Кольцо Луизы
Шрифт:
— Да, конечно! — В голосе Мюллера послышалось нечто похожее на мурлыканье. Так мурлычет кошка, готовая наброситься на мышь. — Такие вещи называются государственным преступлением. Но до этого дело не дойдет, не беспокойтесь. Вы просто в оба глаза должны следить, как Клеменс отнесется к вашей пьяной болтовне. Если он заведет разговор, выходящий за рамки простого любопытства, стало быть, его любознательность — это любознательность разведчика вражеской страны.
— Но он может и не клюнуть на мою приманку.
— Значит, интуиция обманывает нас.
— Допустим, он захочет увидеть
— Сообщите немедленно нам. Тут-то мы и покончим с ним. Разумеется, не тотчас. Мы сделаем так, что у Клеменса не возникнет подозрений насчет вашей роли в этой операции. Мы покажем ему кое-что, но не то, конечно, что держится в страшном секрете. Вот и все, господин полковник. Надеюсь, будучи верным солдатом фюрера, патриотом рейха и чистокровным германцем, вы окажете нам столь незначительную услугу? Родина высоко оценит ваши действия, случись так, что мы найдем нить к резидентуре врага, работающего здесь.
Мюллер помолчал и сказал.
— Пока вы свободны.
Глава девятнадцатая.
ШАХ И МАТ
1
Генрих Гиммлер, обезобразив лик Германии зловещими кляксами — концлагерями, с некоторых пор начал подумывать о собственной шкуре.
Еще в сентябре сорок первого года, когда провал «блицкрига», увы, не подлежал сомнению, кое-где на Западе поговаривали, будто рейхсфюрер СС через доверенных людей предлагает западным союзникам сделку: он устранит фюрера, а они гарантируют ему, Гиммлеру, ведущее положение в Германии.
То была проба на ощупь. Между тем война бушевала на просторах России. Война шла вроде бы удачно. На войне можно нагреть руки.
Чем работяга и занимался.
Сталинград заставил его призадуматься и заглянуть в кошмарное будущее. Не Германии, а в свое собственное.
Коричневый паук начинает плести сеть интриг. По этой части его мог перещеголять разве что заместитель Гитлера по нацистской партии Борман.
Прежде всего обработка фюрера. Его бдительность и подозрительность надлежит усыпить. Постепенно Гиммлер утраивает почтительность к Гитлеру. Он пригоршнями рассыпает анекдоты, чтобы развеселить фюрера, частенько впадавшего в мрак. Он верный! Он самый верный! Не он ли, Гиммлер, пересажал и сжег столько врагов наци? Не он ли изобрел эйнзац-группы? Не они ли и не их ли начальник Небе, ставленник Гиммлера, наводили ужас на мирное население оккупированных районов России?
Гитлер, и без того ценивший «работягу» Генриха, теперь неразлучен с ним.
Это первая сеть. Одна муха попалась.
После Сталинградской битвы Гиммлер принялся плести сеть в лагере западных союзников.
Чего только не обещал рейхсфюрер СС! И роспуск СС. И ликвидацию нацистской партии. И отозвание вермахта с Запада. И освобождение Бельгии, Голландии, Франции и так далее. До того расщедрился, что дарил Сибирь англичанам, а территорию от Лены до Охотского моря — Соединенным Штатам!
И все это — за кресло канцлера.
Его паучьи лапы забрались в самый центр заговора. Гиммлер наверняка знал: разношерстная компания заговорщиков нацеливается
Рейхсфюреру кладут на стол перлюстрированное письмо одного из заговорщиков именитому лицу в Англии. Что он писал?
«В любой час мы можем привлечь к заговору на выбор: Гиммлера или Геббельса».
Чего стоило Гиммлеру пересажать заговорщиков? А ничего. Но он пальцем их не трогал.
Ну, хорошо. Допустим, заговорщики ликвидируют фюрера, он, Гиммлер, ликвидирует заговорщиков и сам заберется в кресло рейхсканцлера. С Западом мир и доброе согласие. Россия повержена вермахтом. Но общественное мнение, черт побери! Не мнение народа, ясно, а тех, кто делал рейхсканцлеров, а потом превращал их в ничто?… Уж кому было не знать, кто втащил в новую имперскую канцелярию Гитлера.
Гиммлеру горько-прегорько читать донесения внутренней агентуры. Ему льстят в глаза, а за спиной шепчутся: он внук сатаны, сын дьявола, палач, подхалим, вор и вообще мерзавец. Недолго усидишь рейхсканцлером при таких настроениях! Не устанавливать же порядки, им же, Гиммлером, заведенные в концлагерях: газовые камеры и крематории!
Гиммлер в общении с людьми суховат, холоден, даже брезглив. И вдруг — что за чудо! — он исключительно любезен с промышленниками, так любезен, как никогда! Он расстилается перед аристократией. Он обворожительно ласков с генералами, особенно с теми, кто впал в немилость у фюрера. Он просто само воплощение учтивости, мягкости, предупредительности. Он, — слушайте, слушайте! — с миром отпустил полтора десятка евреев, приговоренных к каторжным работам. Он обещает помощь и выручку тем, кто прорывается в кабинет могущественного шефа СС через охрану, секретарей и помощников. Только и разговоров в берлинских салонах о палаче, ставшем ангелом.
2
— Какая честь! — изображая на лице неземную радость, воскликнул Франц Панцигер, заместитель начальника гестапо, когда Петер вошел в его кабинет, где все было словно бы вылизано. Франц Панцигер помешан на аккуратности и чистоте. Ведь это он заставил евреев после погрома, названного «Хрустальным днем», чистить тротуары от грязи, крови и мусора зубными щетками.
Панцигер встал из-за стола, устало потянулся, протер очки, жестом указал Клеменсу на кресло у камина.
— Прошу. Здесь тепло и удобно. Что привело вас ко мне? Впрочем, о делах потом. Кофе? Коньяк?
— Ни то, ни другое, — проворчал Клеменс. — Следую примеру фюрера.
— Отлично. Как ваше здоровье?
— Вот как раз насчет этого я и хочу поговорить с вами, господин Панцигер.
— Вам нужна помощь? Врачи… Так я немедленно! Своего собственного… — заторопился Панцигер.
— Нет, нет, не утруждайтесь. И позвольте договорить мне. — Клеменс поставил цилиндр к ногам, бросив туда перчатки, — Я отлично понимаю, что здесь, гм, отнюдь не медицинское учреждение. Тем не менее я пришел именно сюда. Да, я чрезвычайно озабочен состоянием своего здоровья. Разрешите закурить?