Кольцо нибелунгов
Шрифт:
Несмотря на удивление, Кримгильда покачала головой.
— Это не большее варварство, чем некоторые из поступков бургундов. Однако, признаться, я не вполне это понимаю.
— Последняя скачка воина, — объяснил Этцель. — К солнцу, к далекому горизонту. Он будет скакать, пока лошадь не падет под ним мертвой. Именно там и будет его могила.
— Ты тоже хочешь, чтобы тебя похоронили таким образом, когда придет твое время?
Он рассмеялся.
— А ты что, уже готовишься?
— Нет, — поспешно заверила его Кримгильда. — Я больше никогда не хочу терять супруга. Вот только способ похорон кажется
— Я думаю, мой отец был последним королем гуннов, нашедший свою могилу в степях, — согласился с ней Этцель. — Я хочу научиться тому, как другие народы хоронят мертвецов. Возможно, найдется ритуал, который смогут выполнять в своих новых городах и гунны. Ну что ж, нам пора. Мои шпионы докладывают о приближении войска к границам Грана. Либо это война, либо прибыла твоя семья.
Когда корабль бургундов причалил к берегу неподалеку от Грана, солдаты уже были готовы защищать короля мечом и щитом. Войско растянулось от реки до самого города, окружив Гунтера живым щитом. Воины стояли плечом к плечу и крайне неохотно расступались, чтобы пропустить Этцеля, Кримгильду и нескольких стражников.
Гернот и Гунтер спрыгнули с корабля в мелкую воду. Хаген шел прямо за ними, но вода не брызгала у него из-под ног, и его поступи не было слышно. Король Бургундии был впечатлен тем, что Этцель решился пройти в центр его тысячного войска всего лишь с десятью людьми охраны, как, впрочем, и тому, что гунн лично встретил будущих родственников, вместо того чтобы дожидаться момента, когда Гунтер сам приедет к нему во дворец. Ходили слухи, что новый предводитель гуннов намного лучше разбирался в придворном этикете, чем его грубый отец.
Кримгильда удивила братьев не меньше. На ней было платье из грубой ткани, больше подходившей к суровой местности, а не из привычной тонкой материи, из которой она шила себе одежду при дворе. Волосы, зачесанные назад, Кримгильда перевязала кожаной лентой. Однако больше всего изменилось ее лицо — все детские черты исчезли, как будто стерлись временем. Перед ними стояла гордая женщина с уверенным взглядом. Однако что-то в ней дрогнуло, когда она увидела Гернота.
Первым ее обнял Гунтер.
— Наконец-то мы встретились по поводу, который связан с радостным событием, а не с каким-нибудь несчастьем.
Она прижала его к себе, однако неотрывно смотрела при этом на младшего брата.
— Так, как и должно быть.
Когда она повернулась к Герноту, между ними, казалось, выросла невидимая стена, не дававшая им искренне поприветствовать друг друга.
— Я не ожидала, что ты приедешь.
Молодой принц был разочарован. Неужели Кримгильда настолько ненавидела Эльзу, что была готова из-за этого разорвать отношения с братом?
— Мне хотелось порадоваться за тебя на этой свадьбе точно так же, как я радовался, когда ты выходила замуж в первый раз. А твой сын? Разве он не мой племянник?
Только сейчас, проследив за ходом его мыслей, королева бросилась в объятия Гернота.
— Я так рада, что ты обо мне беспокоишься. Пожалуйста, прости меня.
Приблизив губы к его уху, она тихо шепнула:
— Ты все поймешь. Причем довольно скоро.
Этцель тоже сделал шаг вперед и протянул Гунтеру руку.
— Вот
Гунтер ухмыльнулся:
— Во второй раз ты хочешь жениться на моей сестре. Я рад, что теперь могу отдать ее тебе.
Король гуннов немного нахмурился.
— Ты никогда не мог запретить мне жениться на Кримгильде, да и сегодня не в твоих силах отдать ее мне в супруги. Я горжусь тем, что она сама сделала первый шаг, — сказал Этцель и обнял Кримгильду.
У Гунтера немного закружилась голова, но Хаген тихо произнес:
— Этцель — гордый властитель, здесь его королевство. Мы должны действовать осторожно.
Вместо того чтобы сначала поговорить с почетными гостями, Этцель повернулся к солдатам Бургундии:
— Мы забили для вас сотни свиней! Мы наварили много пива! Да и жадных до любви женщин у народа гуннов тоже предостаточно! На три дня вы — наши братья, а Гран — ваша родина!
В предвкушении удовольствий солдаты одобрительно зашумели, и когда Гунтер указал на город, тысячи воинов бросились бежать, чтобы в опьянении и любовных утехах забыть о перипетиях длительного похода. С королем остались лишь двадцать человек из его личной охраны. Гунтер был убежден, что с этой стороны ему не угрожает никакая опасность. Наоборот, это Гран должен был бояться Бургундии.
В пестром хаосе, каким был Гран, шатер короля выделялся, как островок в море. Ремесленники при дворе Этцеля сбили несметное количество балок и стержней, чтобы создать купол шатра, и в результате постройка оказалась почти полностью деревянной, не считая небольшого использования канатов. Словно веревочные лестницы, с купола свисали стропила, укрепляя мягкий свод шатра, в который легко могли бы поместиться все бургундские воины. Эта удивительная конструкция была обшита таким огромным количеством шкур, что Гунтер засомневался, есть ли в этой местности хотя бы один бык, который носит свою шкуру на себе. Несмотря на отсутствие камня и кирпича, королевский шатер все равно казался величественным. Он вызывал благоговение, словно церковь. Из самого высокого места шатра поднимался столб дыма. Королю это напомнило странные шлемы с плюмажем наверху, которые гунны обычно надевали в бой.
Гернот и Гунтер невольно остановились, увидев удивительное сооружение. Этцель гордо улыбнулся:
— Конечно же, это не дворец, но, несомненно, место для короля.
У входа стояли шесть стражников. Сам вход был сделан из грубо отесанных стволов деревьев, связанных вместе. А за входом открывалось королевство, которое могло быть адом или раем — в зависимости от того, чего здесь ожидал входящий. В этом шатре пахло жареным мясом, потом и испарениями тысяч шкур, которые были тут повсюду: они служили постелями, занавесками на окнах, утеплением для пола. В латунных котлах горели небольшие костры, и их теплый свет не доходил даже до верхушки купола. На своде было отверстие для отвода дыма и жара. Деревянные перегородки разделяли комнаты, которым не нужны были стены. Здесь царило радостное оживление: варили и жарили еду, смеялись и целовались. Гунны, как и ксантенцы, явно были довольны своей судьбой и встречали короля радушным ликованием, а не покорным смущением.