Кольцо с тайной надписью
Шрифт:
– Кого ты учишь, блин! – проворчал Зарубин и отрубился.
– Кажется, – негромко заметила Антонина Александровна со своего места, – это называется ловлей на живца.
– Что-то вроде того, – согласился Ласточкин. – Ну-с, дамы и господа, выходим на позицию. Антонина Александровна, я думаю, вам лучше будет подняться на второй этаж. Вы все-таки настаиваете на том, чтобы остаться с нами?
– Конечно, – отвечает та и одаривает его сияющей улыбкой. – Не часто в жизни выпадают подобные переживания, верно?
Интересно, как чувствует себя кусочек
Вот вопрос, который не выходит у меня из головы, пока я сижу в засаде у окна на первом этаже.
Шумит ветер, тоскливо кричат какие-то птицы. Все люди в доме, все люди возле дома затаились и чего-то ждут. И я думаю: поскорее бы что-нибудь произошло! Хоть что-нибудь!
И оно наконец происходит. Из-за поворота выныривает полицейская машина.
Ласточкин и брат Ларисы переглядываются.
– Пропустить, – хрипло командует Стеклов в рацию.
Машина вкатывает на территорию и застывает у крыльца. Из нее выскакивает длинный поджарый силуэт в кожаной куртке и джинсах. Кроме него, в машине никого нет.
Дверь распахивается, и в комнату входит Зарубин. Он явно удивлен, увидев нас в бронежилетах и с оружием, в полной боевой готовности.
– В чем дело? – подозрительно спрашивает он. – Что-нибудь случилось?
– Да все в порядке, Стас, – отвечает Ласточкин, и только жилка на его виске, обращенном ко мне, нервно подергивается. – Просто мы охраняем свидетеля. Сам знаешь, в нашей работе хорошему свидетелю цены нет.
Зарубин немного расслабился.
– Фу, слава богу! А то у вас такие мрачные лица, я даже испугался.
– Как прошло задержание? – спрашивает Ласточкин.
Стас машет рукой и произносит короткую, но нецензурную речь.
– Все пошло наперекосяк. Парень оказал сопротивление, и его пристрелили.
– А женщина? – холодно спрашивает Ласточкин. – Что, она тоже сопротивлялась?
Зарубин вскидывает голову, удивленный его тоном, и в это самое мгновение я слышу легкий свист, и грохот взрыва врывается в мои уши. Оглушенная, я валюсь на пол.
Бах! Бах! Тарарах!
Куски щебня, осколки стекла разлетаются в разные стороны. Ра-та-та-та-та! В саду оживают сухие автоматные очереди. Зарубин уже бежит по лестнице наверх.
– Где свидетельница? – кричит он. – Надо ее спасать!
– Лиза! – кричит мне Ласточкин, и я бросаюсь к лестнице, но тут дом вздрагивает от нового взрыва. Он сотрясается от фундамента до крыши, и ели в саду жалобно стонут.
– Хорошо жарят, гады, – бесстрастно замечает мне Ларион.
Он стреляет, почти не целясь. Возле бирюзового бассейна мечутся какие-то фигурки. Пах! Пах! Кто-то упал, но мне не до этого. Вспомнив о Зарубине, я взбираюсь на лестницу, но Ласточкин уже опередил меня.
Почти одновременно мы влетаем в гостиную, оформленную в светлых тонах. Неожиданно свет в доме гаснет.
– Женщина! – негромко говорит Зарубин. – Где вы?
Ласточкин идет на цыпочках, так тихо, что я не различаю его шагов. Крадется по-кошачьи. Мы заходим в комнату с двух разных сторон.
Короткие вопли за окнами. Вспышки. Неожиданно свет загорается снова.
– Женщина, идемте, здесь небезопасно оставаться! – кричит Зарубин. И, совершенно другим
В следующее мгновение Ласточкин подскакивает к нему и прикладом автомата – прошу заметить, того самого автомата, который Зарубин нам принес когда-то – вырубает своего коллегу. Следователь, как подкошенный, валится на пол.
– Извините, Антонина Александровна, – говорит Ласточкин Стекловой. – Он вас не обидел?
– Да нет, я не сказала бы, – с сомнением отвечает та. – Вообще-то он пытался повалить меня на пол и закрыть своим телом. Очень романтично, знаете, но в мои-то годы…
– Вы уверены, что он не хотел вас… э… убить? – спрашивает капитан озабоченно.
– Да нет же, нет, уверяю вас!
– Значит, – резюмирует Ласточкин, – в отношении его я ошибался.
– В жизни и такое бывает, – отвечает хозяйка дома, преспокойно одергивая юбку. – Честно говоря, ваша работа стала что-то слишком шумной.
– Издержки производства, – отвечает капитан.
Под ногами хрустит разбитое стекло, люстра под потолком все еще покачивается, жалобно звеня хрустальными подвесками, но стрельба начинает стихать. Ласточкин быстро кивает мне, и мы спускаемся вниз. Тут в дом врываются двое или трое фигур в черных масках с прорезями для глаз и рта. У меня нет времени на раздумье, и я стреляю почти автоматически. Одна из фигур валится, двое ее спутников пытаются засесть за мебелью, но Ларион с застывшим лицом расстреливает их почти в упор. В саду эхом раскатываются еще два или три выстрела, и вслед за этим наступает тишина. Слышны только нестройные ругательства и изредка чьи-то стоны. Человек, которого я ранила, пытается схватить свое оружие, но Ласточкин опережает его, ударом ноги отбросив его автомат далеко к стене. Ларион подходит ближе. Его ноздри раздуваются, в глазах появляется нехороший стеклянный блеск. Он явно хочет убить того, раненого.
– Довольно, Ларион, – мягко говорит Ласточкин. – Оставьте нам хоть одного.
– Он командовал ими, – хрипло отвечает Ларион. – Этот гад ими заправлял. Вы не видели этого, а я видел. – И он заканчивает срывающимся голосом: – Я хочу, черт подери, посмотреть ему в лицо!
– Ну-ну, Ларион, – говорит капитан, мягко оттесняя его от раненого. – Сейчас мы со всеми разберемся. Раз и навсегда. И лицо его вы увидите, обещаю. Мне и самому интересно, что это за кадр.
«Кадр» отвечает стонами и матерными выражениями. Ласточкин отворачивается.
– Проверьте пока, все ли ваши люди целы. И позвоните сами знаете куда. Да, и врачей бы неплохо сюда вызвать. Уверен, одними царапинами дело не обошлось. А мы с Лизой пока покараулим товарища. Никуда он не денется, обещаю вам.
Стеклов кивает. Глаза его почти угасли. Видно, что он так же устал и так же измучен, как и мы.
– Хорошо, – говорит он очень тихо, – хорошо… Я сделаю, как вы хотите.
Он отходит от нас. Холл меж тем мало-помалу заполняется людьми. Сюда приносят раненых, сюда же приводят под конвоем угрюмых пленников. Всего нападавших было около дюжины, но четверых убили при атаке. Некоторые ранены, и еще нескольким удалось, судя по всему, скрыться. Отнятое у нападавших оружие складывают в кучу.