Кольцо Соломона
Шрифт:
Мгновение Ашмира молча стояла, глядя на него. Потом внезапно выпалила:
— Прости, господин. Прости за то, что я тебе сделала. Мне очень стыдно!
— Стыдно? — переспросил царь. Он улыбнулся. — Пожалуй, кое за что мне следует тебя поблагодарить.
— Не понимаю…
Она обернулась в сторону арки, где мало-помалу угасало зеленое колдовское пламя.
— Ты пробудила меня от сна, — сказал царь Соломон. — Я много-много лет жил тут, как в ловушке, порабощенный болью, одержимый своей ношей. Я был занят тем, что берег Кольцо. И что же? Я только слабел и переполнялся гордыней — и сделался слеп к деяниям своих собственных
Он наклонился к сокровищам, сваленным грудой на полу, и поднял замысловато разукрашенного змея. Змей был золотой, с рубиновыми глазками и потайными рычажками на лапках.
— Вот, — сказал царь, — это явно оружие, оно управляется с помощью этих рычажков. Идем пустим его в ход.
— Ты лучше здесь подожди, — сказала Ашмира. — Я сама!
Соломон не обратил внимания на ее протянутую руку.
— Нет уж, на этот раз ты будешь не одна. Идем!
Пламя, бушевавшее под аркой, потухло.
— И еще одно, Ашмира, — сказал Соломон, когда они вступили под арку. Я тебе не господин. Если уж это будет последний час твоей жизни, постарайся прожить его без хозяина!
Они вышли в центральный зал, переступая через дымящиеся воронки и трещины в полу, и едва не столкнулись с тремя демонами, которые, приняв обличье макак, опасливо пробирались к арке. Увидев Соломона, макаки взвыли и помчались прочь, на другой конец зала. Волшебник Хаба, который мрачно стоял, прислонившись к опрокинутому дивану возле бассейна, тоже растерянно вскинулся.
— Негодяй! — прогремел Соломон. — Склонись предо мной!
Лицо Хабы вытянулось от ужаса. Он заколебался, колени его сами собой подогнулись. Но затем он овладел собой; его тонкие губы стянулись в ниточку. Он махнул рукой макакам, сгрудившимся в дальнем углу, и, бранясь, устремился вперед.
— Ну и что, что тиран жив?! — вскричал он. — Кольца-то у него нет!
Соломон шагнул вперед и взмахнул золотым змеем.
— Отошли своих рабов! На колени!
Египтянин и ухом не повел.
— Не бойтесь этой золотой безделушки! — крикнул он обезьянам. — Вперед, рабы, вставайте и убейте его!
— О Хаба…
— Мерзавец! — воскликнул Соломон, надвигаясь. — На колени!!!
— Он же беспомощен, идиоты! Беспомощен! Убейте его! Убейте их обоих!
— О нет… — прошептала Ашмира. — Смотри!
— Дорогой Хаба…
Голос слышался из-за спины волшебника, со стороны балкона. Хаба тоже его услышал. Он застыл. Обернулся. И все обернулись вместе с ним.
Тень парила в арке, ее сущность сделалась бледной и полупрозрачной. Она по-прежнему выглядела как силуэт волшебника, только какой-то смазанный и рваный. Ее края оплывали, точно свечка.
— Я мчался над землей и морем, — произнес слабый голос, — и я очень устал. Джинн устроил мне долгую и буйную пляску, но в конце концов я его настиг!
Тень тяжко вздохнула.
— Как он сопротивлялся! Он стоил целых пяти джиннов! Но теперь все кончено. Я сделал это ради тебя, хозяин. Только ради тебя!
Голос у Хабы сорвался от волнения:
— Милый Аммет! Ты лучший из рабов! И… и оно у тебя?
— Посмотри, что
Тень раскрыла дымящиеся пальцы. На ладони у нее лежало золотое кольцо.
— Тогда первым моим деянием будет уничтожение проклятою Соломона! — провозгласил Хаба. — Аммет, я освобожу тебя от твоей ноши. Я готов. Отдай его мне!
— Хорошо, дорогой Хаба, так я и сделаю.
Соломон вскрикнул и вскинул золотого змея. Ашмира бросилась вперед. Но тень не обратила внимания ни на то ни на другое. Развернув свои длинные, тонкие пальцы, она устремилась вперед с Кольцом.
36
Бартимеус
Вот как все кончилось.
За западными лесами, за старой приморской дорогой, что идет на север, в Дамаск, за деревеньками, лепящимися к утесам, Израиль внезапно сходит на нет, встречаясь с Великим морем. [119] И к тому времени как феникс его достиг, я тоже почти сошел на нет.
Я судорожно летел над пустынными пляжами, с каждым взмахом крыльев роняя в волны одно-два огненных пера. Мой благородный клюв почти весь растаял, и теперь я тащил мертвый палец Хабы в каком-то жалком воробьином носике. В глазах у меня тоже туманилось, и от усталости, и от близости Кольца, но, оглядываясь назад, я по-прежнему видел позади тень, которая все приближалась.
119
Великое море — то, которое позднее римляне назвали Средиземным. Во дни Рима эта акватория сделалась перекрестием торговых путей, волны ее расцветились яркими парусами кораблей, воздух над ним кишел духами, снующими туда и обратно. Однако в Соломоновы времена, когда даже искусные финикийские мореходы предпочитали держаться поближе к берегам, Великое море было пустынным и уединенным, воплощением первобытного хаоса.
Я чувствовал, что выдохся. Погоня близилась к концу.
Я пролетел еще немного на запад, прямо в открытое море. На протяжении первой полумили света еще почти не было, если не считать тусклого оранжево-красного свечения, которое исходило от моего тела и прыгало и плясало подо мной, на волнах. Как вдруг ночь внезапно сделалась серой, и, оглянувшись назад, я увидел за тенью, над далеким берегом, розовую полоску, возвещающую наступление зари.
Это хорошо. Мне не хотелось, чтобы конец наступил в темноте. Я хотел, чтобы мою сущность еще хоть раз согрело солнце.
Феникс опустился вниз, к самой поверхности воды. Я вскинул голову и выплюнул палец в воздух. Он взлетел вверх, окрасился розовым в первых лучах солнца, начал падать…
И упал точно в центр узкой, темной ладони.
Тень остановилась над гребнями морских валов и зависла в воздухе на своих тонких, сходящихся на нет ногах, глядя на меня.
Я посмотрел в лицо мариду — крылатый шумерский копьеносец с растрепанными кудрявыми волосами. Брызги морской пены мочили мои босые ноги, свет зари разгорался в темных глазах. Швыряя палец Хабы в море, я успел стремительным движением сорвать с него Кольцо. И теперь я вскинул руку. У меня на ладони лежало Кольцо Соломона, готовое сорваться в бездну.