Кольцо судьбы. Том 2

Семёнова Диана

Я покосилась на табло, расположенное над кассовой стойкой, где было написано число, время, температура воздуха за окном.

– Двадцать второе января две тысячи десятого.

Отец бросил мимолётный взгляд в сторону кассовой линии.

– А без шпаргалки - никак?

Я промолчала, опустив глаза.

– У тебя провалы во времени или что?

– Или что, - ответила я.

Ему не нравилось моё поведение, он цыкнул, с грустью произнеся:

– Ты сама на себя не похожа...

– Мне двадцать три года, я вернулась с войны в звании офицера. И я - вдова. Разумеется, я на себя, пятнадцатилетнюю девочку, не похожа!

Папа

сглотнул, передёрнув желваками, но не раздражённо, а с сочувствием.

– Я не стану говорить, что знаю, какого тебе, - сказал он.
– Потому что... я не знаю. Мне жаль, что ты в свои годы пережила то, что многих других миловало. Но я имел дело с военными людьми, и то, что с тобой сейчас происходит - это посттравматический синдром, Селин. Лишь поэтому тебе нужен специалист, а не потому, что я считаю тебя ненормальной.

– У меня нет никакого синдрома, папа. Я просто в депрессии.

– Тем более! Врачи помогут тебе справляться с депрессией.

– Ага, напичкают меня антидепрессантами и всего делов! Если они превратят меня в овощной суп-пюре, вы с мамой будите счастливы?

– Никто не собирается пичкать тебя таблетками, я советую лишь поговорить со специалистом.

– Я не пойду к мозгоправу. Тема закрыта.

– Ты ещё здесь покомандуй. Тема будет закрыта, когда я скажу!
– выдал отец, вынудив меня скривиться и замолчать.
– Объясни мне, почему ты не хочешь идти к врачу? Только давай серьёзно? Ты сама сказала, что у тебя депрессия, значит, ты признаёшь наличие проблемы, то есть отговорка «Мне не нужен врач, я в порядке» не катит.

Я вздохнула. Сначала я не собиралась вовсе ему отвечать. Но потом подумала, что могу и ответить - почему нет?

– Потому что... Уилл мне однажды сказал, что если я хочу, чтобы ко мне относились серьёзно и не считали примитивной девкой, то я не должна плакать на людях. Никогда. Тем более на глазах у мужчин. Но дело в том, что я обычная. Я просто девушка с неустойчивой психикой, переменами настроения и неординарными желаниями. Всё, что я могу, так это притворяться. Лишь строить из себя скалу. Если я пойду к врачу, то заговорю о нём... и заплачу. На глазах у незнакомого человека. И поскольку большинство психотерапевтов мужчины, то и на глазах у незнакомого мужчины. Я не могу себе этого позволить. И мне плевать, что он врач, что он давал клятву Гиппократа, я не стану расклеиваться перед чужаками! И не стану им рассказывать о том, что творится у меня на душе, потому что плевать они хотели в мою душу!

Отец долгое время молчал, даже с толикой восхищения во взгляде. Он впервые видел меня настолько сильной и строгой.

– Возможно, ты права. Но можно ведь обратиться к знакомому человеку, например, к Тони...

– Нет.

– Селин...

– Ты не понимаешь.

Я сглотнула, сдерживая свою боль, лишь мысленно говоря отцу то, что мучает меня целыми днями. Знаешь ли ты, папа, что можно часами вспоминать человека? Смаковать воспоминания, дозировать миллилитрами. Вспоминать его голос, все его слова, его смех. Вспоминать его глаза и мысленно пересчитывать ресницы. Вспоминать каждый миллиметр его самого, каждый изгиб, складочку, морщинки - даже те, что почти незаметны. Вспоминать его часами и понимать, что всё это не по-настоящему, человека больше нет. Его не существует, и мои мечты только мои... Он больше никогда ко мне не прикоснётся. Не поцелует, не обнимет, не скажет то, что тронет меня до глубины души или рассмешит до колик.

Ты знаешь, папа, что значит потерять любимого человека? Не просто потерять - он не просто ушёл от тебя, позволяя тебе хоть чуть-чуть мечтать о предстоящей встрече, он исчез. Навсегда. Его больше нет в этом мире. Ты даже не представляешь, насколько мне больно, папа. Он умер, но моя любовь не умерла.

– Я ни с кем не могу говорить о своей боли, даже с тобой, пап, - сказала я, вынудив отца потемнеть.
– Может быть, когда-нибудь я смогу говорить обо всём этом, но не сейчас. Если я сейчас начну, и неважно, даже если я начну с того, что не могу жить в доме, я всё равно перейду к разговору о нём. И стоит хоть раз позволить себе заговорить о нём с кем-то, я окончательно расклеюсь! Буду только ходить и ныть без конца! Я должна молчать о своей боли, чтобы даже не думать о том, что хоть кому-то есть дело.

Папа сглотнул, промолчав. Он смотрел на меня с болью. Разумеется, ему жаль, он не хотел бы, чтобы его дочь пережила то, что пережила. Ему тоже было больно - за меня.

– Я хочу взять новый контракт, - произнесла я после недолгой паузы. Отец хмуро на меня посмотрел и, кажется, сразу же всё понял. Но всё же спросил:

– Мне казалось, что ты устала от армии?

– Я так думала. Но в этом мире... я не нахожу себе места. Может быть, чуть позже смогу вернуться в социум, но не сейчас. На войне всё проще, и я там буду приносить пользу. Я уже достигла третьего уровня, мои силы пригодятся на войне. Мне нужно работать...

– Работать можно и здесь. Давай я договорюсь о собеседовании в оперативно-следственный отдел?

– Это не то. Мне нужен график. Жёсткий и бескомпромиссный. Только он меня контролирует должным образом, заставляет подниматься и идти работать. Здесь... можно позвонить на работу и сказать, что я сегодня не выйду. Здесь можно целыми днями ничего не делать, валяться в постели и думать - без конца думать, жить прошлым, пап. На войне нельзя так. Там ты можешь проваляться в постели весь день, только если тебе оторвало и руки и ноги. Причём если тебе только одну руку оторвало, ты являешься действующим бойцом... просто, не особенно активным.

Левая бровь отца одиноко уползла на лоб, а правая бровь опустилась вниз. Он немного помолчал, а потом недовольно проворчал:

– Я начинаю думать, что с войны ты вернёшься только в том случае, если тебе оторвёт все конечности, и тебя тупо уволят по причине ненадобности.

Я хмыкнула, отмахнувшись:

– Ничего мне не оторвёт. Я уже умирала прежде, и ничего...

– Но, милая, ты умирала не потому, что тебе что-то оторвало. Думаю, если тебе голову оторвёт, ты не воскреснешь.

– Как знать, - брякнула я озадаченно.

– Только, пожалуйста, не проверяй!
– попросил отец. Я прыснула, беззвучно посмеиваясь. Что может быть лучше чёрного юмора в беседе с отцом?

– Наверно, ужасно слышать от своей дочери, что она хочет ехать на войну...
– вздохнув, буркнула я.

– Да, не лучшая новость. В последнее время ты не балуешь нас с мамой хорошими новостями, - фыркнул он, заставив меня скривиться и недовольно щёлкнуть языком.
– Но, к сожалению, чем бы ты ни занималась по жизни, мы с мамой всё равно будем переживать за тебя круглыми сутками. Так что лучше, чтобы ты делала то, чего тебе хочется - так, по крайней мере, ты не пожалеешь о прожитых годах. Поэтому, несмотря на то, что я не хочу отпускать тебя на войну, останавливать не буду.