Кольцо власти
Шрифт:
— Слышал, — ответил Амальрик, справившись с удивлением, вызванным неожиданным упоминанием о варваре. — Найми его. С ним ты будешь в безопасности, как за каменной стеной.
— Ну и хорошо! — смачно жуя, подвел итог разговору герцог. — Давай погромче! Что застыли, словно дохлые курицы? — крикнул он музыкантам.
Цимбалы и флейты зазвучали громче, выводя разухабистую мелодию.
— Так-то лучше, Сетово отродье! — хохотнул Бьергюльф, размахивая обглоданной костью в такт всхлипам струн. — Давай, наяривай!
Ужин закончился весьма поздно, и барон, позволяя слуге переодевать себя на ночь, проклинал в душе и жизнелюбивого герцога, и его привычку к длительным застольям. Сам, конечно, будет храпеть до полудня, привалившись к своей грудастой жене, а ему, Амальрику, с раннего
Барон Амальрик отворил скрипучую дверь и, пригнувшись, вошел в небольшую келью, где за столом сидел человек, углубившийся в страницы огромного, переплетенного в кожу фолианта. Услышав звук открываемой двери, он поднял голову и взглянул на вошедшего.
— Приветствую тебя, мой господин, — сказал человек негромким ровным голосом, вставая из-за стола. Это был Ораст Магдебский, верный пес барона, чернокнижник и маг, которого Амальрик в свое время спас от сожжения на костре. Ораст начинал свою деятельность как служитель Огненноликого Митры. Мальчиком его отдали в митрианский монастырь, в одной из северных провинций Немедии, где он провел десять лет, преуспев в теологии и совершении обрядов в честь Подателя Жизни. Потом его послали в Бельверус, в столичный храм Солнцеликого. Юноша из отдаленного сельского монастыря был поражен нравами, царящими в столице. Он увидел, как многие монахи и служители Митры лишь внешне исполняют культ, а на деле совсем не следуют заветам ученых митрианцев, бичующих светскую жизнь. Ведший до этого затворническую жизнь в монастырских кельях? Ораст привык верить всему тому, что написано в святых книгах, и чему учили наставники. Ему трудно было даже представить другой мир, полный людей, далеко не снедаемых жаждой познания и желанием служить Огненноликому, а мечтающих о том, как добыть лишнюю монету да скоротать вечерок за кружкой вина.
Наивность и доверчивость юноши сослужили недобрую службу и дорого стоили Орасту: недовольные рвением послушника, жившие рядом с ним монахи подстроили так, что он был уличен в якобы совершенном им винопитии и блудодействе. Молодому человеку не удалось доказать свою непричастность к этим проступкам. Его секли кнутом, после чего юношу отправили раскаиваться в смирении и строгости в Храм Блаженных в Магдебурхе. Это был конец верного служителя Подателя Жизни и рождение совершенно иного человека—в душе Ораста поселились ненависть и жажда мести. Он желал лютой смерти всем тем, кто заставил его испытать разочарование в светлой мечте, кто отдал на поругание его чистоту и святость. Ему стало наплевать на Светлоликого, и он молился лишь для виду. Нутро юноши разъедала жажда обретения силы, что позволила бы ему отомстить своим врагам, к которым он причислял иногда весь род человеческий. Тайком он занялся чтением в храмовой библиотеке запрещенных трудов отступников культа Огненноликого Митры. Со временем стал понимать кое-что в запретном и молиться своему новому богу Нергалу, мечтая покинуть ненавистную Немедию и обучиться в Стигии таинствам жрецов Черного Круга. Но на виду у настоятелей и мирян он продолжал вести жизнь раскаявшегося грешника, неистово молился Митре и усердно выполнял правила храмовой общины. Когда по приказу короля Гариана гвардейцы Золотого Леопарда по всей Немедии возглавили поход жрецов Митры против чернокнижников, он проявил все свои недюжинные способности, волю и умение. Ораст Магдебский был грозой всех отступников Огненноликого, страхом для чернокнижников и злодеев. Немало костров было зажжено этим худощавым, аскетичного вида юношей с пронзительным взглядом черных глаз. Своим рвением бывший послушник возвысился до поста помощника тайного судьи, и один росчерк его пера мог отправить в очистительный огонь десятки людей.
Никто и подумать не мог, что во время арестов и обысков этот фанатичный служитель Подателя Жизни разыскивал и прятал у себя старинные книги, написанные давно умершими еретиками, и разные приспособления тайной магии, а под пыткой вырывал у колдунов способы совершения чародейства. Власть, власть и еще
Честолюбивый юноша изрядно преуспел в разгадывании древних рукописей, и барон собирался использовать его знания в своих далеко идущих замыслах. Ораст был невысок ростом, хорошо сложен, гибок и упруг, словно прирожденный фехтовальщик. Взгляд глубоко посаженных, чуть раскосых черных глаз мог быть острым и пронзительным, как удар копья. После того как помощь барона Торского помогла ему избегнуть костра служителей Митры, юноша не разлучался с Амальриком и следовал в его свите, куда бы ни направлялся господин. Барон, со своей стороны, поручал Орасту множество различных деликатных дел, которые не мог или не хотел выполнить сам. Вот и сейчас, пока Амальрик охотился в Хельсингерских лесах, его подручный каленым железом в прямом и переносном смысле выжигал чернокнижие из подданных герцога и его вельможных соседей.
— Какие новости? — спросил барон Торский.
— Ничего интересного, — усмехнулся Ораст. — Для нас по крайней мере. Так, два свитка из Стигии да несколько любопытных рукописей. Правда, я еще не успел допросить двух колдуний из большого селения, что на восток отсюда. Если месьор изволит, можем это сделать вместе.
— А что, можно для разнообразия, — зевнул Амальрик.
После вчерашней пирушки у герцога, затянувшейся далеко за полночь, он чувствовал себя не совсем отдохнувшим.
— Что с остальными? — спросил барон.
— Я исполняю только волю господина, — сухо ответил Ораст. — Будь моя воля, я отправил бы всех на костер.
— Ну не будь таким жестоким, — засмеялся барон, который считал, что даже такие действия, как наказание отступников, надо проводить с большой тонкостью. — Парочку назначь на послушание в монастырь, хотя бы туда, где был сам, — усмехнулся Амальрик, — а двоих-троих надо будет наказать кнутом, народ любит разнообразие. Остальных, как и положено, на костер. Сколько там остается?
Юноша поднял глаза к потолку, прикидывая в уме.
— Восемнадцать, месьор, если считать тех двоих, которых еще не допрашивали.
— Молодец, — похвалил его барон, — сам видишь, что суд честный, и кое-кто даже получит пощаду, значит, вина их не столь велика. Мы для этого и посланы сюда королем, — криво усмехнулся он, — чтобы вырвать погрязших в неверии и зловредных отступников, как сорную траву, и отделить заблудших — тех, кто еще достоин прощения.
Ораст ответил на усмешку барона злобным оскалом, от которого Амальрику стало слегка не по себе. Он приписал это своему утомлению.
— Тогда пойдем. — Барон Торский вышел из кельи, кивком головы предложив Орасту следовать за собой.
Они прошли длинной галереей, которая наполовину была углублена в землю, а в узких оконцах, иногда встречавшихся почти под самым потолком, виднелись пучки засохшей прошлогодней травы, пробивавшейся сквозь щели мостовой. Барон остановился, пропуская Ораста вперед. Тот вытащил из колец, вбитых в стену, факел и, отомкнув огромным ключом решетчатую дверь, стал спускаться в узкий проем, ступени которого вели вниз, в подземелье, где содержались узники замка Хельсингер. По обеим сторонам длинного коридора за решетками находились с десяток небольших помещений с земляным полом, от которого веяло затхлостью и холодом.