Колдун и Сыскарь
Шрифт:
И всё же он почти успел. Не остановить предателей и врагов веры предков — об этом и речи идти не могло. Но хотя бы сказать последнее «прости» священной роще и лично богу Велесу.
Почти…
— Ты это видишь? — прошептал над ухом знакомый чуть насмешливый голос, когда он, спрятавшись за дубом в два обхвата, в бессильной ярости смотрел, как полыхает в большом костре распиленное, а затем изрубленное в щепы деревянное изображение Велеса, как топчутся по капищу, словно по рыночной площади, уже изрядно хлебнувшие вина дружинники, мало довольные тем, что за работу им пришлось выполнять, как возносит молитвы своему богу молодой греческий священник Григорий — жених Зоряны. Его Зоряны.
— Вижу, —
— И что собираешься делать?
— А что я могу сделать? Там дружинники пьяные, у всех зброя. Зарубят без разговоров. А то и мечи не станут марать — повесят на ближайшей берёзе. С поповского благословения. И верёвки искать не надо — арканы к сёдлам приторочены.
— Я тебе не предлагаю самоубийство. Иначе зачем бы мне было терять время и подписывать наш договор? Я предлагаю месть. И не всем, а лишь одному человеку. Тому самому, на которого ты сейчас смотришь.
— Отец Григорий, — прошептал Самовит, и его пальцы с силой впились в дубовую кору, кроша её, словно труху.
— Он самый. Дружина — люди подневольные. Что им прикажут, то и сделают. Сегодня Велеса сожгут, завтра Перуна в реку скинут, ещё через день седьмую шкуру с землепашца да ремесленника сдерут в пользу князя. А вот этот, долгополый, действует по велению сердца. Он верит, что совершает благое дело, угодное его богу. Мало того. Очень скоро женится на Зоряне, которая у нас нынче Ольга, потом у них пойдут детишки…
— Молчи. Я убью его.
— Рад слышать. Только не откладывай. Завтра, после вечерней службы, будет удобнее всего. Он задержится в церкви и домой будет возвращаться поздно, уже стемнеет. Место для засады подсказать или сам догадаешься?
— Не надо. У гранитного валуна, над речным обрывом.
— Да. Не разговаривай с ним. Нож под лопатку — и в реку. А потом сразу уходи, как и хотел.
— Догадаются, что я убил.
— Тебя это заботит?
Он промолчал.
— Понимаю, трудно, — сказал Бафомет. — Особенно первый раз. Но тело не найдут, обещаю, и никто не сможет доказать, что это сделал ты. К тому же, чтобы что-то доказывать, нужно тебя сначала поймать. А ты, надеюсь, не такой дурак, чтобы оставить за собой следы.
Вот так и закончилась одна его, в общем-то, обычная человеческая жизнь и началась другая — длиной в сотни лет жизнь колдуна, заключившего сделку с силами, стоящими на тёмной стороне бытия.
Суток, чтобы окончательно всё подготовить, вполне хватило. А дальше всё прошло легко. Отец Григорий действительно задержался в церкви дотемна и возвращался домой один привычной дорогой, которая к этому часу совершенно опустела — жители Загородья ложились спать с заходом солнца.
Трудно было лишь решиться и сделать тот первый бесшумный шаг на тропинку из-за громадного, застывшего на краю речного обрыва, гранитного валуна. Зажать одной рукой рот, а второй — всадить под лопатку, наточенный до бритвенной остроты, нож. И столкнуть уже безгласное мёртвое тело с обрыва в воду.
Плеснуло.
Но мало ли? Сом или та же русалка. Вот и плеск. И снова тишина, как будто ничего и не было.
Потом, через несколько лет, Самовит узнал, что Ольга-Зоряна, не дождавшись жениха, ушла в монастырь, которые появились на Руси вместе с верой христианской, похоронила себя для мира навсегда и даже стала со временем настоятельницей. А сам он, когда пришла пора менять имя, особо не задумываясь, назвался Григорием. В память о выборе, который сделал однажды и навсегда.
В руку ткнулось теплое и мягкое, Григорий приоткрыл глаза, прогоняя воспоминания,
— Ну что, Пушило, — осведомился колдун, — поработать не хочешь?
Кот дёрнул угольно-чёрным, подранным во многих уличных схватках ухом.
— Понял, не хочешь. Но придётся. Мне нужно знать, чем она занята. Посмотри — и назад.
Он взял кошачью морду обеими руками, приблизил к ней лицо. Глаза животного и человека встретились. Желтые с жёлтыми.
Процедура была привычной и не особо сложной. Нужно только представить себя на месте животного, от которого требуется совершение того или иного действия, и мысленно это действие совершить. То есть, например, если ты хочешь, чтобы кот проскользнул огородами до дома Светланы Русской и посмотрел, у себя ли она и, если у себя, чем занимается (для этого можно заглянуть в окна, которые наверняка открыты по тёплому времени), то, значит, и должен всё это мысленно проделать. Так, словно ты и есть кот. Тут главное — обладать хорошим воображением и уметь «влезть» в голову животного — талант, который даётся не каждому, но и вполне поддаётся развитию, если он есть изначально. У Григория он давно развился до высочайших кондиций. И не только он. Если столетиями заниматься одним и тем же ремеслом, поневоле станешь непревзойдённым мастером.
— Всё, иди. — Он отпустил кошачью морду.
Кот Пушило (сколько у Григория было котов, всегда их звали одинаково) соскочил с колен, фыркнул, будто стряхивая с усов невидимую влагу, прянул с крыльца и пропал в лопухах за углом сарая.
Не прошло и часа, как он вернулся. Неторопливо ступая, прошёл на кухню, где хозяин только что закончил свой обед, мявкнул требовательно.
— Э, нет, — сказал ему Григорий. — Сначала рассказывай, потом накормлю.
Пушило прыгнул ему на колени, привычно подставил морду. Вот это — научить кота понимать и выполнять словесные команды, будто он не кот, а самая натуральная собака, всегда по-настоящему трудно. Но и данное искусство давно было подвластно Григорию.
Как и то, которое он собрался применить сейчас.
И снова — глаза в глаза.
Не просто представить себя котом.
Стать им.
Не физически, как он превращается в волка, нет здесь другое колдовство, иное умение.
Нужно слиться с животным настолько, чтобы увидеть то, что он видел за последние сорок-пятьдесят минут. Даже почуять те же запахи. Испытать те же ощущения и желания, которые буквально только что испытывал кот. Голод. Терпимую, чуть тягучую боль в прокушенной неделю назад соперником и уже почти зажившей лапе. Зуд в ухе (присесть, почесать задней лапой, бежать дальше).
Есть, вошёл, слился.
Потерпи, дорогой. Насиловать сознание не буду, тихонько посмотрю, что ты видел, послушаю, что ты слышал, и сразу уйду. Ты меня и не заметишь. Ну, почти не заметишь. Зато потом кое-кому отвалят хороший кусок сырой говяжьей печёнки. Свеженький, с кровью! М-м… вкуснятина!
Трава и лопухи выше головы. Запахи, будто свитые в бесконечный разноцветный ковёр. Каждый запах — тот или иной цвет или оттенок. Очень красиво и… познавательно. Не так ярко и познавательно, как у того же волка, но с человеческим обонянием не сравнить в любом случае. К тому же у кота есть ещё один обонятельный канал, которым не обладают ни собаки, ни волки. Вернее, их два, расположены они сразу за резцами, ведут непосредственно в мозг, и с их помощью, втягивая воздух ртом, кот или кошка могут учуять опасное событие, которое должно произойти в ближайшем будущем. Например, землетрясение, наводнение или большой пожар. Сейчас, слава Велесу, ничего подобного не предвидится. Вот и хорошо.