Колдун не знает

Сяньсян Роман

Он сидел в соседнем отсеке, откинувшись на спинку дивана и наблюдал за происходящим через полупрозрачную стену. Рядом находился дежурный офицер, внешне ни чем от него не отличающийся, за исключением другого графического кода на лбу.

В первых моделях временных тел для идентификации использовались дорогостоящие встроенные чипы, но потом от этой идеи отказались в пользу дешёвых и простых кодов.

— Молодец, Сахиб. Хорошая работа!

— Спасибо, офицер! А мне что-нибудь полагается хорошее за хорошую работу?

— Конечно. Полагается функционировать

как и раньше, в штатном режиме.

— То есть вот так, да? Только кнут и никакого пряника?

— Ты служишь величайшей корпорации вселенной, дружок. Тут нет пряников. Пряники со временем становятся менее вкусными, излишне жесткими. Получатель пряников думает, что пряники недостаточно разнообразные. Чего не сказать про получателя кнута. Пряник может быть черствым, недостаточно сладким, неинтересным, скучным и без загадки.

Ну а кнут — стабильно и стандартно прекрасен. Кнут выгоден. Пряник — нет. Поэтому если можно пользоваться только кнутом, зачем все эти сложности с пряником?

— Но я..

— Будешь много думать, отправим на мозгоклининг.

— Не надо. Я не думаю.

— Молодец. Свободен.

Сахиб ещё раз поглядел на мирно сопящего на кушетке паренька и удалился.

Глава 27

Директору службы подобранное для него тело временного присутствия совсем не понравилось. Как он красноречиво сморщился, когда очнулся и посмотрел в зеркало!

— Вам не нравится? — спросил его дежурный офицер.

— Не нравится? Да это наверное самое худшее из всех временных тел, которыми я когда-то пользовался. Что, не нашлось ничего получше?

— Это лучшее, господин директор. Почти не пользованное.

— Почти. Ну да, ну да. А вот это что? — и директор ткнул пальцем в здоровенный бледно-розовый шрам, протянувшийся от левой подмышки почти до пупка.

— Это наверное след от контакта с местной фауной. Возможно, тигрокот?

— Ну конечно. Тигрокот. Помурлычь ещё. Это явно был удар саблей. И знаешь что? В кишечнике этого временного тела куча спаек. И они болят. Ноют — не сильно, но почти постоянно. Это ещё дождя не было. Даже боюсь представить, чего мне ожидать.

— Если вы хотите, можем подобрать что-то другое и перетраспонировать.

— Нет уж. Единственное моё желание — как можно быстрее разобраться с вашим бардаком и свалить отсюда. Реципиент готов?

— Так точно, господин директор. Ожидает.

— Ну пошли, раз ожидает.

Олел лежал уже не на кушетке, а в капсуле нейросканера, рядом выстроились системы жизнеобеспечения. Больше для страховки. Иногда эти несовершенные постоянные тела выкидывали всякое.

Директор расположился в вирт-кресле и велел запускать.

* * *

— Привет, Олел. Как дела? — прямо напротив меня висела огромная пучеглазая рыбина, шевелила плавниками и улыбалась. Или рыбы не могут улыбаться?

Да вроде как рыбы и говорить не могут. Но эта вот говорила.

— Привет, рыба. Ты кто такая?

— Я — рыба. У нас, рыб, имён нет. Так что зови меня просто рыба. Ты ведь всё равно не видишь здесь других рыб, правда?

— А как ты, рыба, плаваешь в воздухе? Ведь рыбы живут в воде?

— Это ты, Олел, плаваешь в воде. Поэтому тебе кажется, будто я плаваю в воздухе. А кстати это мысль.

Яркая вспышка, мелькание разноцветных пятен, свист в ушах, запах — резкий и непонятный.

Я парю среди облаков. Тут довольно прохладно. Прямо передо мной висит странная птица — с двумя головами, причём одна голова — птицы, а вторая — змеи. Голова змеи старательно пытается выглядеть головой птицы.

— Ну как, Олел, тебе моё новое обличье?

— Ты — орёл, которого душит змея?

— Ну что ты. Я просто орёл. Какая змея? Тут нет никакой змеи!

— Ну как же нет. Разве орлы покрыты чешуёй?

— Ах, ты об этом. Конечно. Бывают такие чешуйчатые орлы. Что тут странного?

— А почему же тогда ты не весь покрыт чешуёй? Зачем тебе перья?

— Так это, малыш, новый вид орла. Перье-чешуйчатый

— А может быть ты вовсе не орёл с головой змеи, а змея с головой орла?

— Может быть, малыш, может. Между прочим, эта змея проголодалась.

Я вижу, что на самом деле обе головы — змеиные. Ведь птицы не имеют раздвоенного языка? И вроде бы я не видел, чтобы у птиц из клювов торчали клыки. Которыми этот змееорёл щёлкает прямо напротив моего лица. С клыков стекает и пузырится пеной ядовитая слюна. Откуда я знаю, что она ядовитая? Может быть оттого, что облако при соприкосновении с ней мгновенно испаряется?

Мне хочется закричать, но змееорёл бьёт крыльями, и всё опять крутится, мелькает, мельтешит, дрожжит, трясётся.

* * *

Тело в нейросканере начинает биться в конвульсиях. Дежурный офицер набирает какую-то комбинацию на панели управления. Гудит зуммер. Тем временем конвульсии затихают.

— У него остановка сердца.

— У кого? — второй дежурный офицер смотрит непонимающе.

— У реципиента, болван, — первый офицер бросается к обмякшему телу и начинает мять его грудную клетку. Мнёт он неправильно, и слышен хруст ломающихся рёбер. В это время начинает биться в судорогах временное тело директора службы. На губах у него появляется розоватая пена, из лёгких вырывается хрип.

— Бросай его, директора клинит.

— С директором ничего не станет, у него во временном теле встроенный дефибрилляционный контур. Плюнь на него, давай, качай уже этого. У меня руки отваливаются.

— А что ж ты, дебил, не приготовил механический массажёр?

Первый дежурный офицер злобно смотрит на второго дежурного офицера, но продолжает качать реципиента.

* * *

Через два часа оба дежурных офицера, мокрые от пота и измученные сидят, уставившись на лежащие перед ними два тела. Одно из них не дышит.