Колдун
Шрифт:
— Что с тобой происходит? Я тебя не на передовую, я тебя в тыл отправлю! — все больше хмурился доктор. — Мне совершенно не нравятся вот эти твои перепады…
— Посттравматический синдром, — найдя это странное словосочетание, связанное в мыслях доктора почему-то именно с ним, проворчал Мишка, отпуская его халат. — Простите, доктор. Мне было важно узнать, здесь ли Тамара. Ее ранили. Серьезно.
— Ну ты даешь, парень… Узнал? — спросил он.
— Да. Вы сказали, что ее здесь нет. А где еще госпитали есть? — поднял на него глаза Мишка.
— Везде. Парень, их тысячи! — все еще с подозрением глядя на него, проговорил доктор.
— А ближайшие? Куда полковника отвезли? Где тот госпиталь? — по
— Таак… И ведь целый спектакль разыграл! — разозлился вдруг доктор. — Что ты привязался к человеку? Нельзя так! Что он, отец тебе родной? Или что? — с каждой фразой все больше распалялся медик. — Прекрати преследовать человека! Не скажу я, куда его увезли, понял? И вообще, где твои костыли? — перешел на крик разъярившийся врач. — Без ноги хочешь остаться?
— Ничего я не разыгрывал. Мне действительно очень нужно найти Тамару. И я найду ее, — поворачиваясь к врачу спиной, похромал в сторону своей палаты Мишка.
Врач задумчиво смотрел вслед этому странному подростку. Надо же, посттравматический синдром! И откуда он только это узнал? Да и поведение мальчишки, и странное внезапное исцеление Егорова… И этот же парень без сознания у его койки. Что не так с мальчишкой? Надо понаблюдать за пареньком, надо… Говорят, есть люди с удивительными способностями. Как же их называют? Колдуны? Ведуны? Бог их знает… Неужели этот мальчишка из них? Тогда как это работает? И он может излечить любую болезнь, любую рану? Егоров умирал… Его было уже не спасти. И вдруг — мальчишка на полу, и крепко спящий полковник с чистыми, заживающими ранами! А вдруг этому может научиться каждый? Вот бы тщательно изучить, что он умеет… Это же будет прорывом в медицине! Да даже он один скольких сможет спасти! А если еще и научить этому сможет… Да им никакие войны страшны не будут! Только вот как это сделать?
Промаявшись весь вечер и всю ночь, утром, едва только доктор прикоснулся к нему, осматривая, Мишка понял, что спалился. Спалился по полной. Это же насколько его выбило из колеи, что он совершенно потерял осторожность? И что теперь? Его примутся изучать, ставить над ним различные опыты? Ну уж нет! Надо срочно брать себя в руки. Не вовремя он расклеился, ой не вовремя! Надо обязательно показать этому доктору, что тот ошибся, и он, Мишка, самый обычный пацан, не обладающий никакими способностями. Не желает он сидеть в клетке и устраивать фокусы по приказу! А ведь заставят… Еще как заставят.
Три недели Мишка старательно прятал свой дар, тщательно следя, чтобы нигде не проявиться. Но раненых было жаль, да и то, что сидело внутри, рвалось наружу, и с каждым днем становилось все труднее сдерживаться. Потихоньку, стараясь делать это как можно более незаметно, парень принялся лечить солдат.
Давая напиться, он, пока раненый пил, вливал в него силу, залечивал раны, выгонял из них гной и воспаление. В разговоре старался прикоснуться к человеку, накрыть его руку своей, и, разговаривая, помогал, как мог. Ему самому становилось легче, да и раненые из его палаты стали гораздо быстрее идти на поправку. И если в первые дни, немного полечив раны, мальчишка кулем валился на кровать и засыпал, то вскоре он все меньше и меньше стал уставать, а к концу третьей недели и вовсе практически не замечал потери сил.
Доктор следил за парнем каждую свободную секунду. Но этих секунд было настолько мало, что заметить что-либо странное или необычное за ним он так и не смог. Пацан как пацан. Вот только раненые в его палате поправлялись быстрее, чем в других, не было осложнений, смертей, хотя, сколько он ни смотрел, сколько ни спрашивал у медсестер, вызывая их недоумевающие взгляды, ничего странного никто никогда не замечал.
Как
Ростов по запросу из штаба армии был командирован в 158 запасную пехотную дивизию под командованием полковника Егорова. Обрадованный и одновременно огорченный, он отправился по месту назначения.
— Товарищ полковник, рядовой Ростов прибыл в ваше распоряжение, — получив разрешение войти, едва открыв дверь, доложился Мишка.
Полковник, стоявший у окна спиной к двери, повернулся.
— Миша! Рад тебя видеть, — чуть улыбнулся он. — Как нога? Проходи, нам есть о чем поговорить.
— Павел Константинович, а можно вопрос? — усаживаясь на предложенный стул, спросил парень.
— Не знаю, как сказать тебе, Миша… — едва присевший полковник тяжело вздохнул, и, бросив на стол карандаш, поднялся и нервно заходил по кабинету. — Мы на войне, Миша… И, к сожалению, на войне люди погибают, — полковник замолчал, немигающим взглядом уставившись в стену. По щекам заходили желваки. Решившись, он повернулся к следящему за ним взглядом подростку. — Тамара погибла. Погибла как герой. Я написал представление о присвоении ей звания Героя Советского Союза посмертно. Ты указан ее братом.
— Тамара жива, Павел Константинович, — опустил голову парень. — Не знаю, где она, но она не мертва.
— Миша… Я понимаю, как тяжело… но я видел… — тяжело вздохнув, Егоров попытался найти слова, но парень, крепче сжав в замок руки, вдруг вскинул на него взгляд. Тяжелый, недетский.
— Я знаю, что вы видели, Павел Константинович. Я… — он сглотнул, на секунду опустив глаза, но тут же снова их поднял, прямо взглянув на полковника. — Там, в госпитале, я пытался помочь… Выгнал болезнь. Не важно. В общем, я видел ваши воспоминания о тех днях. Знаю, что погиб Семен Степаныч. Видел, как была ранена Тамара… за несколько минут до прихода подкрепления. Знаю, что вы пытались ее спасти, но не успели… Знаю, что вы приказали ей быть в санчасти, подвалах, но она снова и снова уходила в разведку. Знаю, что вы приказали ее запереть… — Мишка замолчал, увидев, как Егоров рванул ворот гимнастерки. На пол, зазвенев, упала пуговица.
— Но… как? Откуда? — прохрипел он.
Парень, опустив голову, пожал плечами.
— Поклянитесь, что то, что я вам сейчас скажу, останется тайной, — тихо попросил он Егорова.
— Я обещаю тебе, что этот разговор останется между нами, — посмотрев долгим взглядом и опускаясь на стул, медленно произнес полковник.
— Я не знаю, что это, — тихо проговорил подросток. — Я не просил об этом… И я честно не трогал ваши воспоминания, пока вас не увезли. Я хотел спросить у вас… Но вас увезли, а я не мог больше ждать, зная, что все ответы у меня в голове. Я не смотрел больше ничего, только те дни. Честно… — Мишка поднял на него глаза. — Я ненавижу то, что сидит во мне. Я не могу взять или не взять информацию о человеке, оно само в меня вливается. Я научился отодвигать это в сторону, вылавливая только нужные для меня крохи, иначе я бы просто сошел с ума… Иногда я совершенно не управляю этим… Оно сильнее меня! — парня словно прорвало. То, что он так долго хранил в строжайшей тайне, боясь открыться даже самым близким ему людям, сейчас потоком выливалось на полковника. — Я устал, пожимая руку человеку, видеть, как он умирает. Мне надоело краснеть за чужие поступки. Я боюсь смотреть людям в глаза, опасаясь, что из меня вырвется то самое, что сидит внутри, и убьет человека! Вы понимаете? Я не хочу помнить поцелуи чужой невесты, слезы чужой матери, ощущать чужую боль и стремиться к чужим мечтам! Я хочу просто жить! Понимаете? Вот без всего этого… Просто жить… — Мишка уткнулся лицом в сжатые кулаки.