Колдун
Шрифт:
— А Тамара… Она знала? — тихо спросил Егоров.
— Нет. Только Захаров немного знает. Но он понимает, его вырастила шаманка, подобрав его, замерзавшего в снегах, когда его родители погибли. Настоящая шаманка. И именно она заставила его поехать учиться сначала в город, языкам, а потом в разведшколу. Кстати, Егор знает в совершенстве шесть языков, и еще на четврех может спокойно разговаривать. Но сейчас не о том. Шаманка сказала, чтобы он помнил: он вернет свой долг шаману, которого встретит в битве, — Мишка замолчал. Вздохнув, продолжил. — Я ему сказал, что умею управлять человеческими страхами. Об остальном он сам догадался.
— Черт… в голове не укладывается… —
— Степаныч учил вас ездить на коне, управляться с саблей и еще рукопашной борьбе. Ваш отец погиб на границе, и вас воспитывала станица, — глухо проговорил Мишка. — Что еще вам сказать, чтобы вы поверили? — поднял он уставшие глаза на Егорова. — Ваша дочь в четыре года упала с лошади и сломала ногу. И вам стоило большого труда научить ее не бояться лошадей. А с женой вы познакомились…
— Хватит! — остановил его Егоров, поморщившись. — Хватит, Миша. Это… это слишком личное…
Мишка кивнул и замолчал. Егоров пытался уложить в голове то, что услышал от мальчишки. Прокручивая сказанное, он пытался зацепиться хоть за что-нибудь, что бы подтверждало или опровергало услышанное. Мишка вздохнул, вставая.
— Не бойтесь, — тихо сказал он, и сжал виски полковника руками. Егоров вдруг увидел себя, подъезжавшего к посту на въезде в Масловку, часового, а перед ним двух мнущихся ребят с корзинками. Мишка показал ему тот вечер, ночь и следующий день до того момента, как они вместе с Шашлыком вошли в блиндаж. Потом убрал руки и сел на место.
Полковник затряс головой, возвращаясь в реальность.
— У вас рана гноится, и осколок остался в спине, — тихо проговорил парень и поднял на него глаза.
— Почему ты молчал, Миша? — тихо спросил Егоров.
— А кто бы поверил? — хмыкнул парень. — А поверили — отправили бы на опыты. Изучать бы стали. Как собачек Павлов изучал, так и меня бы изучали. А я не хочу!
— А меня, значит, не боишься? — прямо посмотрел на него Егоров.
Мишка покачал головой.
— Не боюсь. Вы не отправите. И не скажете никому. И Бирюк не скажет, — тихо проговорил он.
— А почему не спрашиваешь про своего командира? — прищурился полковник.
— Николай Егорыч погиб. Дивизия полностью расформирована, а остатки его дивизии вы забрали к себе, — тихо проговорил Мишка. — Я почувствовал, что он погиб, остальное узнал от вас.
— То есть ты понимаешь, кто жив, а кто умер? — вытаращил на него глаза Егоров. Мишка кивнул. — То есть ты чувствуешь, что Тамара жива? — парень снова кивнул.
— Я найду ее, Павел Константинович. Обязательно найду, — упрямо проговорил он.
— Ладно… Посмотрим, — Егоров устало провел рукой по волосам. — Да, кстати, твои ордена и документы… Сейчас верну, — вдруг дернулся он, хлопая себя по карманам в поисках ключа от ящика стола.
— Потом, Павел Константинович, спасибо, — кивнул Мишка. — Пойду Захарова найду, и с новым командиром познакомлюсь. Все равно вам их сдавать, пусть уж сразу лежат на месте, — улыбнулся он.
Дед Михей убрал руку с руки Алексея и улыбнулся, глядя, как тот трясет головой, возвращаясь из прошлого.
— Дед Михей, а дальше? — просительно уставился на него мужчина.
— Хватит, Алёша. Устал ты, — прогудел старик. — Ступай с Айрой попрощайся, больше вы не встретитесь. На рассвете она в лес уйдет. Лапа у нее почти зажила, и Серый о ней позаботится, пока она совсем не поправится. Плохо ей здесь, тесно и страшно. Сними повязки и лубки, она позволит.
— Я попрощаюсь, обязательно. Но что было дальше? Дед Михей, пожалуйста! Я же завтра утром уезжаю… Неужели
— Что ты хочешь знать, Алеша? — устало откинулся на спинку стула старик.
— Что дальше было? — мужчина весь подался вперед, протянув руку старику. Тот, хитро улыбнувшись, сложил руки на груди.
— А что было дальше? Дальше была Победа. Запасная дивизия полковника Егорова День Победы встретила в Польше. С июля сорок пятого постепенно начали отправлять всех по домам. Полковник был демобилизован в январе сорок шестого. Он оставил мне свой адрес и взял с меня слово, что я, как только демобилизуюсь, приеду к нему. Я обещал, — вздохнул дед Михей и улыбнулся. — За прошедшие полтора года мы буквально сроднились. Он по-настоящему стал мне отцом. Павел Константинович очень берег меня. Не однажды мы с ним говорили и о моем даре. Именно ему удалось примирить меня с моими способностями и, с трудом понимая их, научить с ними жить. До сих пор у меня в ушах звучат его слова: «Я ни за что не поверю, что ты не пользовался даром по своему желанию, что ты никогда не извлекал пользы из своих… возможностей. Пользовался. И что же тогда у нас получается, Миша? Значит, когда нам это выгодно, просто и хорошо — так возможности радуют, они удобны и приятны, а когда нам что-то пришлось не по нраву — так это уже вредительство, так что ли? А я тебе так скажу: каждому дается по силам его. Значит, и тебе дано не более того, что ты сдюжить сможешь. А потому запомни, Миша: в каждом деле нужен самоконтроль. Вот свалилось на тебя это умение. Не думай, хорошо это или плохо. Оно просто есть. И оно часть тебя. Афишировать его, конечно, не надо — тут ты прав, но и научиться пользоваться своим даром тебе нужно. Мне кажется, это как ребенок учится ходить. Падает, встает, и идет дальше. Он учится держать равновесие, а ты учишься контролировать свою силу. Дети же не отвергают умение ходить, упав. И упадут не раз. Так почему ты отвергаешь свои способности?»
Пользовался ли он моими возможностями? Я бы солгал, сказав, что нет. Пользовался. И задания мне давались такие, где они были нужны как воздух. Работали мы в основном в паре с Бирюком. С Егором тоже установились тесные дружеские отношения. Он не раз спасал мне жизнь, да и я не однажды залечивал его раны. Но, будучи в сознании, он всегда четко контролировал расход моих сил, и никогда не позволял мне излечить его полностью. Кстати, тот осколок у Егорова из спины я выгнал. Гораздо позже, в госпитале, где он проходил обследование, врачи сильно недоумевали, как он не сел в инвалидное кресло — достать его и не оставить человека инвалидом было попросту невозможно. Потому в госпитале, в сорок третьем, этот осколок и оставили. Павел Константинович сочинил какую-то нелепицу, но меня так и не выдал, — дед Михей хмыкнул. — Он до последнего дня хранил мою тайну.
Потом демобилизовался Захаров. Его забрали служить в НКВД. Устроился он недурно, женился спустя пару лет после демобилизации. Тоже звал меня к себе. Мы переписывались после войны. Несколько раз я был у него в гостях. Хорошая у него была семья. Жена, пятеро ребятишек. Кстати, старший сын Егора унаследовал его потрясающую способность к языкам, и, закончив пару институтов, все-таки пошел в разведшколу.
Меня демобилизовали в сентябре сорок шестого. Сперва-то я в свой родной город подался — хотел мать найти. Не нашел. Умерла она еще в сорок третьем. В квартире нашей жили чужие люди, знакомых, кроме алкашей да бандитов, у меня там не было, — старик вздохнул. — В общем, там меня ничего не держало. Подумал я хорошо, развернулся да поехал к Павлу Константиновичу.