Колдунья
Шрифт:
А я подумала: «Кровь». Вот что это за запах — кровь, свежая кровь. Иэн грубо схватил меня за плечо и прошипел в ухо:
— Вот! Иди к нему. Туда.
Я не хотела смотреть, но сделала это.
Там был он. Тот, кого звали Маклейн, но я слышала, как его называли сотней других слов. «Мясник», — сказал Слива. Солдат гоготал: «В самом дьяволе человеческого больше, чем в нем. Он пожирает своих врагов. Убил сотню людей…»
Маклейн сидел с пробитой головой.
Я присмотрелась. Мне вовсе не хотелось приближаться к нему, но Иэн
— Иди!
Я направилась к ране. И чем ближе подходила к ней, чем четче ее видела, тем больше забывала, какой он огромный. Меня уже не заботили ни стекло, ни свечи, ни дюжина лиц — потому что рана была мокрой и красной. Красная полоса шла по лицу на грудь. Его рубашка промокла, и он был очень бледен. Маклейн посмотрел на меня. Голубые глаза с красными ободками. Я разглядела в них тонюсенькие венки. Его рот приоткрылся.
— Ты та английская девчонка? — спросил он. И потом себе или, может быть, людям рядом с собой шепнул: — Она что, ребенок?
Я посмотрела на рану. Подумала: «Смотри на рану и лечи ее». И когда заглядывала под аккуратно наложенную повязку из нескольких слоев ткани, я сказала:
— Меня привез ваш сын.
— Мой сын? Который из них?
Иэн снял куртку, встряхнул волосами:
— У нее есть травы. В ее хижине на Койре-Габайле.
Рана была нанесена клинком. Такая чистая, глубокая, прямая рана, что я тихо вскрикнула, словно меня тоже ранили: для большинства людей она стала бы смертельной.
— Да, — произнес он. — На дюйм глубже, и, думаю, я был бы мертв.
Я перемещалась, чтобы разглядеть ее во всех подробностях. Она зияла, как приоткрытый рот, и я видела стенки сосудов и старую грязь. Там что, кость? Я углядела что-то белое среди всего этого. Другой побледнел бы и упал в обморок от такого зрелища, но не я. Только не отважная Корраг.
— Мне нужно спиртное, — сказала я. — И вода. Больше тряпок. Чистых тряпок. Иголку и нитку.
Предводитель прорычал:
— Тащите, что она сказала. Дайте ей все, или я сдохну здесь!
Вокруг поднялась суета. Он повернулся ко мне, посмотрел проницательным взглядом. Его усы блестели от крови. Лицо испещряли следы старых ран, и у него не хватало зуба, выбитого кулаком или мушкетным прикладом.
— Вылечи меня, — сказал он. — Если не вылечишь, тебе самой понадобится лечение.
Какой приказ! Какие слова! Я могла бы разрыдаться от страха, но этого не произошло. Я подумала о передрягах, в которых мне довелось побывать, — об опасностях пострашнее, чем этот истекающий кровью, произносящий суровые слова великан. «Я переживу это, — подумала я. — Я смогу».
Женские руки поставили рядом сосуд с водой и свечу, положили полоски ткани. Я решила: «Вылечу его» — и завязала волосы сзади узлом. Вылила спиртное на рану, чтобы очистить ее. Он вздрогнул и зашипел, так что я сказала:
— Простите!
Но что еще оставалось делать? Ничего. Тогда я выложила свои травы, пробежалась по ним пальцами. «Бирючина», —
Они ждали, словно понимая, что от моего правильного выбора зависит человеческая жизнь.
Грыжник. Я взяла его в руки, произнесла его имя. Слегка измельчила траву, бросила немного в воду и сказала:
— Пейте.
Он подчинился. Взял кубок, выпил единым духом. Потом закрыл глаза, а я дотронулась до раны, которая шла от уха к темени.
Тишину в комнате нарушало лишь потрескивание огня.
— Кто это сделал? — спросила я.
Иэн сказал:
— Тебе не нужно этого знать.
Я помолчала некоторое время. Потом спросила:
— Когда? Это важно. Я должна знать, когда это произошло, чтобы выбрать правильный путь лечения. Верные травы.
— Сегодня после полудня. Внизу, в Глен-Орчи.
— Сколько часов прошло?
Мне ответил другой голос. Новый мужской голос. Он исходил из тени справа от меня:
— Три часа. Не больше. Я был с ним.
— Но я заставил того человека заплатить за это?
— Да, ты заставил, отец.
Маклейн воскликнул: «Ха!» — и болезненно закашлялся.
Я подумала: «Три часа?» Рана была глубокой, кровоточила так обильно, человек послабее Маклейна умер бы через час или того меньше. Три часа, и он все еще теряет кровь. Я не могла представить, сколько еще крови осталось в нем. Он был огромен — когда сидел, его голова находилась вровень с моей, а грудь была в пять раз шире, чем у меня, — но его кожа уже побелела как полотно, он потерял много крови.
Я взяла ткань, вымочила ее в кашице из хвоща и живучки. Попыталась прижать ее. Я давила сильно, но мои руки были слишком маленькими по сравнению с раной. Я не могла закрыть ее всю.
Я сказала:
— Мне нужна чья-то рука.
Кто-то подошел. Я почувствовала его тень, тепло его тела и увидела протянутую руку. Я взяла ее — широкую мужскую ладонь, его правую руку, и приложила ее, сильно надавив на примочку. Я развела в сторону пальцы, нажала на большой и заметила, что кожа покрыта синяками, старыми шрамами, недавно затянувшимися порезами. Я увидела ногти. Один был черным, по нему чем-то ударили. Один был сорван. Я сказала:
— Держите руку здесь. Вот так.
— Вот так?
Я не взглянула на него. Я думала лишь о ране. Держала в пламени свечи иголку, чтобы очистить ее и чтобы она лучше проходила сквозь плоть. Потом продела в нее нитку. Это заняло некоторое время, потому что от всего происходящего меня немного трясло. Но я обсосала конец нитки и протолкнула его в игольное ушко.
— Дайте посмотрю теперь, — прошептала я.
Я осторожно подняла ладонь того мужчины. Крови было меньше. Она еще текла, но уже не так быстро. Это превосходные травы от кровотечений.