Колеса
Шрифт:
Пошел он в бюро по найму еще и потому, что делать ему больше было нечего.
Дом близ Двенадцатой улицы, как и большинство других в этом мрачном «черном дне» города, был грязной развалюхой с выбитыми окнами — лишь некоторые из них были заделаны изнутри досками, чтобы защитить обитателей от непогоды. До недавнего времени дом этот стоял пустой и быстро разрушался. Хоть его и подлатали и кое-как подкрасили, тем не менее он продолжал разрушаться, и люди, работавшие там, выходя из него вечером, не знали, найдут ли его в целости утром.
Однако старый этот дом, как и два других, выполнял важную функцию. Это был своего рода форпост компании по найму неквалифицированной рабочей силы.
Вопрос о необходимости как-то занять
Что бы ни послужило поводом для создания такой программы, все были согласны с тем, что это — дело хорошее. И следовало начать ее еще двадцать лет назад. Однако, не случись в 1967 году бунтов, к ней, возможно, так никогда и не приступили бы.
В общем — с ошибками и просчетами, — дело пошло. Автомобильные компании снизили свои требования и стали принимать на работу даже тех, кого раньше считали абсолютно непригодными. Естественно, некоторые тут же отсеивались, но многие удерживались на работе, доказывая тем самым, что людям надо дать только шанс. К тому времени, когда Ролли Найт явился в бюро по найму, и наниматели, и нанимаемые уже многое успели понять.
Он сидел в приемной, где, кроме него, было еще человек сорок — мужчин и женщин. Все сидели на расставленных рядами стульях разного — как и посетители — вида и размера, если не считать того, что все посетители были черные. Почти никто не разговаривал. Ролли Найт прождал целый час. И даже задремал, следуя благоприобретенной привычке, помогавшей ему прожить ничем не занятый день.
Когда наконец его впустили в кабину для собеседования — а таких было отгорожено с полдюжины вдоль одной из стен зала, — он еще не совсем проснулся и широко зевнул прямо в лицо сидевшему за столом сотруднику.
Сотрудник, немолодой круглолицый черный мужчина в очках с роговой оправой, в спортивной куртке и темной рубашке без галстука, любезно произнес:
— Ждать всегда утомительно. Мой отец, бывало, говорил: «Человек куда больше устает, когда сидит, чем когда дрова колет». Поэтому-то я в своей жизни немало наколол дров.
Ролли Найт взглянул на его руки.
— Но сейчас, видать, вы их не много колете.
— Да, вы правы, — согласился сотрудник. — Но за это время мы еще кое-чего добились. Теперь черный человек наблюдает и думает. А вот вы хотите колоть дрова или заниматься не менее тяжелой работой?
— Не знаю. — Ролли начал удивляться, зачем он вообще сюда пришел. Вот сейчас они выяснят, что он сидел в тюрьме, и на этом будет поставлена точка.
— Но ведь вы же пришли сюда, потому что хотите получить работу? — Сотрудник компании пробежал глазами желтую карточку, заполненную секретаршей. — Так, мистер Найт?
Ролли кивнул. Он был потрясен тем, что его назвали «мистер». Он просто не мог припомнить, когда в последний раз к нему так обращались.
— Тогда давайте начнем с ваших анкетных данных. — И сотрудник положил перед собой бланк. Теперь при найме человек, поступающий на работу, не должен был сам заполнять анкету. В прошлом многих,
Ролли Найт быстро ответил на основные вопросы:
Имя, фамилия: Найт, Роланд Джозеф Луис.
Возраст: 29.
Адрес: Он его назвал, не упомянув, однако, что жалкая комнатенка на втором этаже, куда попадаешь по наружной лестнице, принадлежала другому, а ему разрешили попользоваться ею день-два и что на следующей неделе он, возможно, будет жить уже не здесь, если хозяин надумает его вышвырнуть. Но ведь Ролли большую часть своей жизни прожил либо так, либо в ночлежке, а то и просто на улице, когда больше некуда было податься.
Родители: Он назвал их. Фамилии у них были разные, поскольку они никогда не состояли в браке и не жили вместе. Сотрудник никак на это не реагировал — дело естественное. Да и Ролли не добавил: он знал своего отца только потому, что мать сказала; у самого же Ролли осталось лишь смутное воспоминание о нем — один раз они все-таки виделись: этот большущий громила с тяжелой челюстью и насупленным лицом, которое пересекал шрам, не проявил к нему ни дружелюбия, ни интереса. Много лет тому назад Ролли услышал, что отец попал в тюрьму — пожизненно. Сидит ли он все еще там или уже умер — Ролли понятия не имел. Что же до матери, с которой он все-таки жил вместе, пока в пятнадцать лет не променял дом на улицу, то, насколько ему было известно, она поселилась в Кливленде или в Чикаго. Он уже несколько лет не видел ее и не слышал о ней.
Образование: До восьмого класса. В школе он отличался живым, острым умом, который так при нем и остался. Только теперь он понял, что черному человеку надо очень много знать, если он хочет пробиться в этом вонючем, грязном мире, а он, ясное дело, никогда уже не пробьется.
Прежнее место работы: Он попытался вспомнить фамилии хозяев и названия заведений. После школы, он выполнял разную черную работу: собирал грязную посуду со столов в обжорках, расчищал снег, мыл машины. Затем в 1957 году, когда в Детройте, как и по всей стране, прошло сокращение, работы не стало, и он слонялся без дела — так, время от времени играл на деньги, по-мелкому воровал, а потом получил первую судимость за угон машины.
— А вы зарегистрированы в полиции, мистер Найт? — спросил сотрудник.
— Угу.
— Боюсь, мне нужны подробности. И должен вам сказать, что мы потом проверяем, так что лучше будет с самого начала сообщить нам все как есть.
Ролли передернул плечами. Конечно, эти сукины дети все проверяют. Знает он это, так что можно было ему и не говорить.
Он рассказал этому малому про то, как впервые угнал машину. Ему тогда было девятнадцать. Получил он год условно.
Кому сейчас дело до того, как это было? Кому важно знать, что ребята, с которыми он сидел в машине, предложили ему угнать ее, что он согласился смеха ради, а потом полиция остановила их и всех шестерых обвинила в угоне? А на другой день, перед тем как идти в суд, Ролли сказали: признайся, и получишь условный срок. Испуганный, растерянный, он согласился. И сдержал слово. А через несколько секунд уже вышел из суда. Только позже он узнал, что, посоветуйся он с юристом — а так поступил бы любой белый — и скажи, что невиновен, он отделался бы всего лишь предупреждением. Не сказал ему никто и того, что, признав себя виновным, он становится преступником, зарегистрированным в полиции, и это отметит его тавром на всю жизнь.