Колесница Гелиоса
Шрифт:
Так он дошел до начала рыночной площади, и она вовлекла его в свой водоворот, оглушила многоголосым шумом, яростным торгом, опьянила запахом острых приправ, жареного мяса, духмяного хлеба. Отовсюду слышались зазывные крики:
— Колбасы! Горячие колбасы!
— Мегарский лук!
— Чеснок! Клянусь Олимпом, не встретите на агоре злее чеснока!
— Купите кардамон! Кто забыл купить кардамон?
Отмахиваясь от назойливых продавцов, сующих товар прямо в лицо, Эвбулид первым делом отправился к мясному ряду. Чтобы попасть туда, ему пришлось
— Семь драхм — и этот товар твой! — кричали с одной стороны.
— И ты утверждаешь, что твой чеснок зол, как Зевс в гневе? — возмущались с другой. — Лжец! Он же сладкий! Гляди, я ем его, словно спелое яблоко!
— Пять драхм!
— Так уж и быть — шесть с половиной… И учти, даже если передо мной встанет сама Афина, я не сбавлю больше ни обола!
— Э-э! Положи чеснок, так ты съешь весь мой товар!
— Вор! Держите вора!!
Помятый и вспотевший, словно побывал в термах, Эвбулид, наконец, выбрался к полотняным палаткам, источавшим запах парного мяса и свернувшейся крови. Внимание его привлек огромный заяц, привязанный к концу длинной палки, которую держал на плече долговязый крестьянин.
«Ну и зайчище»! — восторженно подумал Эвбулид, но по привычке сбивать цену, как можно небрежнее спросил:
— И сколько ты просишь за это жалкое животное?
— Жалкое?! — изумился крестьянин. — Помилуй, господин, это же не заяц, а целая овца! Он бежал от меня быстрее ветра!
— Эта и видно — ты совсем загнал его! — не отступал Эвбулид, трогая зайца и убеждаясь, что в нем, как в хорошем поросенке, на два пальца жиру. — Или признавайся, ты, наверное, нашел его в кустах, подыхающим от голода, а теперь предлагаешь честным покупателям?
— Да я и прошу за него всего три с половиной… даже три драхмы! — сник крестьянин.
— Целых три драхмы?! — деланно изумился Эвбулид.
Мысленно он обругал себя, что никак не может отделаться от старых привычек, недостойных его нынешнего положения. Но вслух сказал:
— Полторы еще куда ни шло…
Крестьянин завертел шеей, высматривая более сговорчивых и денежных покупателей, но хорошо одетые афиняне толкались либо у лавок со свининой, либо спешили покупать рыбу.
— Ну ладно! — нехотя уступил он. — Пусть будет две драхмы…
— Полторы! — проклиная себя в душе, стоял на своем Эвбулид.
— Накинь хотя бы обол!
— Сбавить могу!
— Ладно! Грабь… — воскликнул крестьянин, которого дома ждали неотложные дела на весенних полях.
Эвбулид тут же отсчитал ему девять медных монет и кивком головы приказал Армену положить зайца в корзину.
Ловко торгуясь с простодушными крестьянами, он купил мясо, свиных ножек, козьего сыра, масла. В овощном ряду загрузил Армена репой и яблоками. Здесь его застали удары колокола, возвещавшие о прибытии новой партии рыбы, и вместе со всеми покупателями агоры он заспешил к рыбному ряду.
В этом самом шумном и многочисленном ряду
Здешние купцы в отличие от всех других, были хмурыми и неразговорчивыми.
— Это моя рыба, и цена моя! — только и слышалось кругом. — Ступай дальше!
— Ничего! — огрызались афиняне, — посмотрим, что ты запоешь, когда твоя рыба начнет засыпать!
Но рыба успевала перекочевывать из осклизлых ящиков в корзины покупателей задолго до того, как ей уснуть.
Нигде в мире не любили рыбу так, как в Афинах, предпочитая ее всем остальным продуктам. И сколько бы ящиков не привозили ежедневно на агору с Эгейского и Внутреннего морей и даже Эвксинского Понта [16] , разбиралось все до мельчайшей рыбешки.
Если бы не запрет агораномов, то эти надменные торговцы были бы самыми богатыми, а афиняне — самыми бедными людьми на земле.
И тем не менее Эвбулиду удалось выгодно поторговаться даже здесь. Поистине этот день был счастливым для него!
16
Черное море.
Довольный, он проследил, как в корзину шлепнулись морские ежи, сверкающий тунец, жирный эвксинский угорь и несколько кровяных крабов.
Теперь можно было и в цветочный ряд, покупать гирлянду для венков во время пира.
Самая скромная гирлянда из роз лежала перед молодой женщиной в стареньком пеплосе. Коротко остриженные волосы обозначали, что она носит траур по близкому человеку. Эвбулид мысленно разделил гирлянду на четыре части и, убедившись, что ее хватит, чтобы им с Квинтом дважды сменить венки, спросил:
— Сколько?
— Сколько будет не жалко достойному господину…
— А может, мне не жалко всего лишь обол? — усмехнулся Эвбулид.
— О, господин! Побойся гнева богов…
— Значит, два обола?
— Три… — чуть слышно прошептала женщина и робко взглянула на покупателя.
Эвбулид достал кошелек и упрекнул ее:
— Ты совсем не умеешь торговаться! Кто же так говорит: три… — передразнил он. — Надо говорить три! Твое счастье, что у меня сегодня большой праздник.
Он покосился на короткую прическу женщины и смущенно кашлянул:
— Прости, я радуюсь, а у тебя горе… Кто умер? Отец? Мать?
— Муж…
Рука Эвбулида дрогнула.
— Какое несчастье!
— Да, он полгода назад упал с лошади и разбился…
— И у тебя есть дети? — посочувствовал Эвбулид.
— Трое девочек…
— А твои родители?
— Они умерли. Давно…
— Как же вы живете одни?!
— Так и живем… Я покупаю розы, и мы все вместе плетем из них эти гирлянды. Плетем и плачем, потому что можем покупать все меньше роз, и с каждым разом наши гирлянды становятся все короче.