Колесо Фортуны

Дубов Николай Иванович

С шумом, треском, словно через кусты ломилось стадо коров, мистер Ган вернулся к костру. Он широко развел руки и почти прокричал:

– Russia... It's just wonderful! [Россия. Это изумительно! (англ.)] Матушка-Рус!..

– Ну, положим, - сказал секретарь.
– Никакая не "матушка", а Советская Социалистическая Республика.

Понятно?

Мистер Ган не понял или не захотел вступать в дискуссию.

– It's time to go home, - сказал он.
– To bed [Пора идти домой. Спать (англ.)].
– Он приложил руку к

щеке и сделал вид, что спит.

– Вот это верно, давно пора, - сказал Иван Опанасович.

Высадив деда с самоваром возле его хаты, они быстро проделали тот же кружной путь к Дому туриста, выгрузили корзину с посудой и мистера Гана. Бабиченко давно заступил на дежурство и теперь, закинув на плечо берданку, мрачно наблюдал, как американец, покачиваясь, побрел в дом.

Исполкомовский "козел" подвез обоих председателей до Ганышей и умчался в Чугуново. Председатели постояли минут пять, отдыхая, покурили.

– Ну как прием в теплой, дружественной обстановке?
– сказал Головань.

– Не говори!
– покрутил головой Иван Опанасович.
– Хорошо - завтра уедет, а то так и спиться недолго...

– Ну, бывай. Надо хоть трошки поспать, а то мне скоро по бригадам...

Часов Бабиченко не имел, но по его расчету было около двух, когда американец в огненно-красной пижаме выбежал во двор и закричал:

– Hello, anyone here? [Есть здесь кто-нибудь? (англ.)] Эй!

На дежурстве Бабиченко всегда старался держаться в тени, чтобы его заметить было трудно, а он мог все наблюдать. Сейчас он на всякий случай еще немножко постоял в тени, потом вышел под свет фонаря.

– О!
– обрадовался мистер Ган.
– Come here, calle a doc [Идите сюда! Позовите доктора (англ.)]. Давай, давай!
– помахал он рукой и быстро ушел в дом.

Бабиченко и тут слегка помедлил, чтобы между ними была дистанция - на всякий случай, - и тоже вошел.

Переводчик крючком лежал поперек кровати, залитое потом лицо его было в красных пятнах. Изгибаясь от боли, он даже не стонал, а как-то дико и страшно мычал.

– Ты чего? А?
– наклонился над ним Бабиченко.

– Доктора!.. Скорей!..
– простонал переводчик, и глаза его закатились.

– Где его тут возьмешь, доктора?
– мрачно сказал Бабиченко.

– Go ahead! [Давай действуй! (англ.)] Давай, давай!
– опять загалдел американец.

– Не могу я, - сказал Бабиченко.
– Я, - он -потыкал пальцем себе в грудь, - все, - он обвел пальцем вокруг, - охраняю. Вот!
– и для ясности подергал ремень берданки, висящей на плече.

– О!
– догадался мистер Ган.
– I'll be delighted to do it for you [С удовольствием заменю вас (англ.)].

Он даже показал, как будет ходить, держа ружье по команде "на плечо", и потянулся к берданке. Бабиченко отпрянул.

– Ишь ловкий какой! Черта лысого ты получишь, а не оружие!

Бабиченко потрясла страшная догадка: а ну как это одна

шайка-лейка, и тот, второй, попросту притворяется, и, как только Бабиченко уйдет в село, они подчистую все и выгребут... Вроде и непохоже, вроде тот взаправду больной, а кто их там знает?!

– Давай-давай!
– торопил его американец.

– Ты меня не подгоняй!
– буркнул Бабиченко.
– Без твоей указки знаю, чего мне делать...

Но в том-то и была беда - что делать, он не знал.

Оставить как есть, в село не сообщать? А если человек на самом деле болен и помрет потому, что не доставили куда нужно? Ну, а если оба жулики и разыгрывают комедию, чтобы он, как дурачок, ушел, а они бы тут на свободе орудовали?..

Больной корчился и страшно мычал, американец чтото галдел по-своему, а Бабиченко все стоял и стоял, не зная, на что решиться.

– Ну ладно - шагай!
– внезапно сказал он.
– Топай вперед. Туда, туда! махнул он рукой на дверь.

Американец послушно повернулся и вышел во двор, Бабиченко последовал за ним. На всякий случай он снял берданку и взял ее под руку, наизготовку. Он решил увести американца с собой. Если они жулики, то один оставшийся много не уволокет, а то и вовсе побоится - американец-то останется вроде как в залог. А если нет, ни хрена ему не сделается от такой прогулки - вон дубина какая... Американец все понял и быстро зашагал по малоезженой, уже зарастающей колее, так что малорослый Бабиченко еле поспевал за ним.

– Очумел!
– схватился за голову разбуженный Иван Опанасович.
– Да ты знаешь, чем это пахнет?!

– То мне без внимания!
– отрезал Бабиченко.
– Там этот второй, который переводчик, вроде...

– Ну?

– Доходит. Того и гляди, помрет.

Только теперь Иван Опанасович спохватился. Все были пьяноваты, устали, хотели спать, поэтому никто не вспомнил о заболевшем переводчике, не заглянул к нему.

И вот результат...

Никакого транспорта у сельсовета нет, машины и лошади принадлежат колхозу, и без председателя колхоза никто распоряжаться ими не может. Иван Опанасович не сомневался, что распоряжение будет, но все же послал Бабиченко к Голованю, чтобы тот пришел сам и жена его тоже, поскольку она когда-то работала медсестрой, а свою жену послал к живущему поблизости колхозному шоферу Дмитруку, чтобы пригнал машину.

Иван Опанасович остался с американцем вдвоем и время от времени испытующе на него поглядывал - оскорбился он тем, что его ночью под угрозой оружия погнали неведомо куда и зачем, или нет? Пожалуется где надо, потом попробуй объясни, почему плохо обращались с иностранцем. За такое дело может нагореть по первое число...

Мистер Ган вовсе не выглядел обиженным. Сидя на крыльце, он закинул руки за голову и любовался вызвездившим небом.

– Isn't it marvellous? [Чудесно! Не правда ли? (англ.)] - сказал он и пояснил: - Красиво!