Колесо Фортуны
Шрифт:
Через год, когда пришло время платить по счетам, Шут сидел на ярмарке и гадал всем девушкам. То был первый день весны, земля расцветала и готовилась к лету.
В эту пору крестьяне собирались дружной толпой и разбирали зимние завалы, разбивали сугробы, очищали дома от старых вещей, сжигали или продавали ненужное, трухлявое. Для нищих весна была самой благодатной порой. Перепасть могло все что угодно, даже золотая монета или несколько серебряных. Хорошо кормили, да и появлялась возможность наняться в помощники за хлеб и место у очага,
У луж толпились дети, пуская кораблики из дощечек, оставшихся после сожжения или упавших с телег, наполненных хламом. Среди ребятни Шут и заприметил дочь лорда Урсуса. Он сразу узнал малышку, хотя никогда ее не видел, и подозвал к себе, предложив погадать на будущее.
В липких пальчиках девочка сжимала сердцевидную булочку, обсыпанную сахаром и корицей. Не евший весь день Шут старался не смотреть на сладость, но, не удержавшись, сглотнул слюну.
Беззаботный и всегда сытый человек никогда не заметит голода в глазах другого, но только не маленькая Амальтея. Ее сестры бродили по ярмарке, выбирая ткани для платьев и слушая ворчание сопровождающих их дуэньи и служанки, а за младшей сестрой взрослые наблюдали издалека.
Стараниями лорда Урсуса в округе почти не водилось разбойников, а если и появлялись, то от них мигом избавлялись вассалы. Никому не выгодно, чтобы обкрадывали их земли и работающих на них людей.
— Итак, погадаем тебе на… — Шут задумался, выкладывая карты дрожащими от голода пальцами и едва не роняя колоду.
— На суженого, — тут же отозвалась девочка. — Сестры говорят, что такую, как я, вряд ли кто-нибудь захочет взять в жены. Больно ученая, — она насупилась, вспоминая свои «прегрешения» — чтение, правописание, стрельба из лука. Последнее — отнюдь не женское занятие: от него грубеют руки, и никто не захочет их целовать.
— Вот как! Самый лучший расклад выйдет именно сегодня: весна благоволит юным девам, — карты все же выпали из его рук, и Шут взглянул на них с такой печалью, что девочка испугалась, как бы он сейчас не расплакался. Вручив ему булочку, она обтерла ладошки платком и быстро собрала колоду.
— Ешь, а я погадаю сама себе, — сурово сказала она и начала расклад, как делали старшие сестры, гадая на женихов. Правда, они гадали ночью при свечах, бросали в камин пахучие травы, а потом чихали.
Шут не посмел перечить и, как было велено молодой госпожой, съел булочку, не оставив и крошки, даже облизал пальцы.
— Раз ты самой себе устроила расклад, то давай я хотя бы взамен угощения открою тебе будущее?
Амальтея быстро огляделась по сторонам. Если Шут не врет, то сестрам незачем знать ее судьбу: вдруг она самой первой и выйдет замуж, а они потом станут локти кусать от зависти. Представив это, девочка довольно улыбнулась и кивнула.
Шут протянул ладонь, и Амальтея коснулась его руки своей.
— Вижу, как ради любви ты закружишься в танце со смертью, но не бойся, если Фортуна не станет противиться, то ждет тебя светлое будущее, какое отцы пророчат сыновьям.
— Леди Амальтея! — взвизгнула дуэнья.
Девочка обернулась к торговым рядам и скривила
— Ты видишь моего жениха? Кто он? Как я его узнаю? — затараторила она.
Дуэнья двигалась к ней, а позади семенили старшие сестры.
— Скоро ты его встретишь, и будут у него глаза подобны расплавленному золоту.
— А ну не смей ее трогать, невежа! — вскричала дуэнья и хотела хлопнуть Шута по руке, но тот ловко ее убрал, и пятерня женщины ударилась о деревянный ящик, который тот использовал вместо столика.
— Пойдемте, какая вы непослушная девочка! Ах, что бы сказала ваша покойная матушка?! — вскричала дуэнья и потянула Амальтею за руку в сторону замка. Старшие сестры послушно шли гуськом, а несчастная служанка, пыхтя, семенила за ними. У бедняжки разве что во рту не было свертка с покупками.
Девочка все же обернулась к Шуту, и он помахал ей рукой. А через неделю в деревню заявился чернобородый мужчина с нечесаными волосами в грязном плаще и дорожным мешком за плечами..
Шут сразу увидел в нем человека с великой судьбой. Вокруг всклоченных волос сиял голубоватый ореол, какой бывает только у магов — верных слуг Фортуны.
Взгляд путника скользил по прилавкам и людям, пока Шут сам не остановил его, непочтительно схватив за руку и заглянув в странные, по-кошачьи желтые глаза.
— Постой, нужна ли тебе помощь?
Мужчина смерил его пристальным взглядом и расслабил до сих пор напряженные пальцы, сжимающие ремень мешка:
— Не откажусь. Не знаешь, есть ли у здешнего сюзерена маг?
Шут обернулся к горе. Там, среди изумрудных елей и сосен, виднелись башенки замка, а неподалеку шумел водопад.
— Нет, но поторопись к своей любви и не перепутай. У лорда Урсуса шесть дочерей, старшие готовы к замужеству, но не они принесут тебе счастье, остерегайся.
Мужчина склонил голову набок и взглянул на Шута иным, магическим зрением. Этот юноша был отмечен печатями Смерти и Фортуны, обе оставили на нем лишь магу заметные следы: один на глазах, а другой в центре лба. Они напоминали черточки, какие дети рисуют на пергаменте, учась считать.
— Значит, мне следует изменить облик, дабы не угодить в любовные сети молодых и понравиться старшим, — пробормотал он.
Шут улыбнулся и указал перстом в небо:
— Хитрецу все к лицу, но как бы твои глаза тебя не выдали… — солнечный луч скользнул по их радужке, и Шут увидел, как обычный желтый цвет превратился в золотой. «Словно жидкое золото… Воистину, Фортуна!»
Мужчина кивнул, и на столик Шута упало несколько монет.
— Будь здрав, — незнакомец пошел к замку, меняясь на ходу. Волосы утратили былой цвет, превратившись в седую паклю, спина сгорбилась, а тело усохло, скрывшись за серым балахоном. Ближе к замку старик отломал у дерева палку и использовал ее для опоры, неторопливо ковыляя к воротам.
[1] O, Фортуна, словно луна ты изменчива, всегда создавая или уничтожая;
ты нарушаешь движение жизни, то угнетаешь, то возносишь, и разум не в силах постичь тебя;