Колесо года

Пронина Екатерина

— Что это за крепость? — спросил погибший два века назад герой. — Я помню поля и холмы вокруг, но не узнаю эти башни. Кому она принадлежит?

— Империи, — через силу сказал Дэниел Нортон, выходя ему навстречу. — Почему вы вернулись?

Ульрих усмехнулся. В навершии его меча пылал тёмный рубин.

— Ты сам нарушил наш вечный покой.

— Да. Верно. Меня ждут загробные муки?

— Достаточно будет мук земных. У тебя переломаны рёбра.

Окинув взглядом двор, где уже затихал бой, могучий воин вышел к полю, на котором сложил голову.

Капитан Нортон последовал за ним. Он никогда не был слабым, но почему-то на шаг отставал.

— Рёбра? — удивился офицер. — Странно, я не заметил.

Дэниел правда не замечал ран. Боль, ещё недавно туманившая голову, куда-то ушла. Нортон блуждающим взглядом, как во сне, окинул луга и холмы, ожидая увидеть грязь, кровь и горы орочьих тел. По земле клубился вечерний туман, густой и белый, как молоко. Призрачная дымка окутывала мраморную усыпальницу.

Стоял вечер, прохладный и тихий. Солнце уже село, казалось, вот-вот должны зажечься звёзды, но Дэниел откуда-то знал, что здесь ночь не наступит, даже если прождать две сотни лет.

— Кто-то другой предложил бы тебе выбрать между жизнью и вечностью, — Ульрих уже на два шага опережал капитана Нортона. — А я не стану. Мы оба воевали ради жизни, а не ради вечности.

Отчаявшись догнать спутника, Дэниел остановился. По колено утопая в тумане, капитан гарнизона смотрел вслед великому герою. Над полем поднимался ветер, от холода захотелось плотнее запахнуть ворот мундира. Ульрих Отважный возвращался в вечность. Дэниел Нортон тоже повернул назад. Поначалу медленно, но с каждой минутой прибавляя шаг, он побрёл к воротам своей крепости.

* * *

Настырный солнечный свет бил в глаза, заставляя капитана Нортона очнуться. Рассветные лучи пекли лицо и шею, ныли раны, пахло лекарствами, — а значит, он всё ещё был жив. Слабо усмехнувшись, Дэниел попытался сесть, но боль судорогой сковала кости.

— Не шевелитесь, сэр, — раздался скрипучий, как несмазанная дверь, голос лекаря. — Швы разойдутся.

— Ччччёрт, как же больно! Скажите…

— Повторяю, вы тяжело ранены. Не тратьте силы на разговоры. Кроме повреждений на голове и груди, ваши рёбра…

— Да помню я, что сломаны, — Дэниел скрипнул зубами, сумев наконец подняться на локте. — Скажите только, мы ведь победили?

— Победили. Отдыхайте, сэр. Не забывайте — у вас швы и рёбра. Думайте сейчас об этом.

Не борясь больше с измученным телом, капитан Нортон опустил голову на подушки. Так и не сдавшись в бою, сейчас он позволил усталости победить.

В кулаке он до сих пор сжимал смятые лепестки мака — алого, как кровь или заря на рассвете.

Часть 2

Осень. Ржа

Когда мне было восемнадцать, я подрабатывал кондуктором в междугороднем автобусе. Дело нехитрое: ходишь по салону

с сумкой на пузе, в которой звенят, перекатываясь, рубли, пробиваешь билеты и считаешь сдачу. Где-то раз в неделю приходится выпроваживать пьяного. Зато можно зубрить конспекты или читать книгу, если пассажиров мало.

Я работал на 206 маршруте: сорок пять минут от крохотного города-спутника до миллионника на реке, если без пробок. Наш ПАЗик был совсем старый, с прожженной окурками обивкой в салоне и дребезжащим нутром двигателя. В мою смену автобус часто глох без причины. У него был скверный характер, к тому же, кажется, я ему не нравился. Мне всегда становилось не по себе, когда он выплывал из тумана, моргая подслеповатыми фарами. С утробным скрежетом отворялись двери, я поднимался внутрь, накидывал на шею верёвочку с мотком билетов, и мы выходили на маршрут.

Впрочем, возможно, я не нравился не самому автобусу, а его водителю. У него было необычное имя — Генрих. Огромный, бородатый, с красным мясистым лицом, он никогда не здоровался вслух, а только кивал мне косматой головой.

Он много курил, выставив в открытое окно гигантскую лапищу, заросшую тёмными волосами. На приборной панели у него стояло множество иконок: там был даже Святой Христофор с пёсьей головой. С зеркала заднего вида свисали чётки. Генрих обожал меня пугать.

Он-то и рассказал мне про Ржу.

Стоял октябрьский вечер, туманный и непроглядно-тёмный. Мы только что завели наш пазик в автобусный парк. Я тихонько пересчитывал деньги, которые смог положить в карман в обход кассы. Генрих, как обычно, курил. Сизый дым поднимался в чернильное небо. Распихивая по куртке монеты и смятые купюры, я уронил мобильник. Нокиа, стукнувшись об асфальт, откатилась под колесо автобуса. Чертыхаясь, я хотел полезть за мобильником, но Генрих удержал меня за плечо.

— Всё, поздно уже. Под дно укатился. Забудь, — сказал он, попыхивая сигаретой.

Я посмотрел на него, как на идиота. Я явно видел, что нокиа лежит, целёхонькая, за передним колесом.

— Там Ржа сидит, — буднично сказал Генрих.

Он щелчком пальцев отправил окурок под дно ПАЗика. Огненная искра осветила на миг пространство между колёсами. Мне почудилось, что там действительно мелькнула тень, будто заметался всполошившийся зверь. Но, хуже того, я услышал звук. Тихий скрежет, будто кто-то перебирает ногтями по обшивке автобуса. У меня затряслась нижняя челюсть.

— И давно она там? — спросил я шёпотом.

— Да уж полгода как, — Генрих поскрёб щёку. — Когда у автобуса дно гнить стало, я сразу диспетчеру доложил: мол, Ржа скоро заведётся. Ну, не поверили.

Потом чёрная кровь из двигателя пошла. Я говорю: всё, каюк, Ржа здесь. А надо мной смеются. Механика вызывали, ну и что?

— Что?

— Сожрала.

Меня пробрало дрожью. Против воли я снова посмотрел под автобус. В темноте сверкнули и тут же исчезли два жёлтых глаза.

— Ну, бывай! — Генрих хлопнул меня по плечу. — Завтра увидимся!