Колесо крутится
Шрифт:
– Понимаю, к чему вы клоните, – согласился молодой человек. – Британская надежность, держит воду не хуже прорезиненной ткани… Не забудьте только, что эту резину добывают в колониях в нечеловеческих условиях, и если на подобное слишком полагаться, недалеко и до кровопролития… Пойдемте-ка лучше выпьем по глоточку.
– С удовольствием – при условии, что заказывать буду я. Не хочу упускать ни малейшей возможности попрактиковаться в языке.
– Я, наоборот, терпеть его не могу, сплошное цыканье и пришепетывание. А вы преподаете иностранные языки, я ничего не путаю? У вас, наверное, одни девушки учатся?
– Увы, так и есть.
Айрис было жаль,
Айрис ощутила страшную боль в затылке. За мгновение до этого белоснежные вершины закачались, небо почернело, и она провалилась во тьму.
Глава 6
Зал ожидания
Зрение возвращалось по частям. В воздухе плавали фрагменты человеческих лиц: нездорово-бледная кожа, темные глаза, плохие зубы.
Постепенно Айрис осознала, что лежит на скамье в каком-то темном помещении, окруженная группой женщин крестьянского вида, довольно одинаковых; национальное сходство усиливалось тем, что в этих горах все друг с другом в родстве. Женщины смотрели на нее с полным безразличием, словно на случайное уличное развлечение – сбитое машиной животное или бьющегося в припадке человека. В невыразительных лицах не читалось ни капли сострадания, в тусклых глазах – ни искорки любопытства.
– Где я? – в ужасе спросила Айрис.
Женщина в черном неожиданно разразилась потоком гортанной речи. Айрис, ничего не понимая, слушала в беспомощной панике, подобной той, которую впервые ощутила вчера в ущелье. Лицо женщины было настолько близко, что Айрис видела поры у нее на коже и волосы, растущие из ноздрей, – и при этом их разделяла такая пропасть, словно они находились на разных планетах.
Хорошо бы кто-то пролил свет на случившееся, развеял окутавшие чары. Айрис понятия не имела, что произошло; чтобы собраться с мыслями, ей требовалось ясное, подробное объяснение, а не загадочный язык знаков. Вспомнились постояльцы гостиницы, от которых она сегодня буквально сбежала. Сейчас она чувствовала, что пожертвовала бы годами жизни, только чтобы увидеть перед собой одухотворенное лицо священника или встретиться взглядом с добрыми глазами его жены.
В попытке вернуться к реальности Айрис привстала и огляделась вокруг. Помещение выглядело смутно знакомым. Потемневшие деревянные стены, засыпанный песком пол, он же по совместительству – общественная плевательница. Косой луч пыльного света падал из узенького окошка на полку со стаканами из толстого стекла.
Айрис подняла голову повыше и тут же почувствовала тупую боль, а за ней – приступ головокружения. На секунду ей показалось, что сейчас ее вырвет, но внезапная догадка отогнала тошноту. Это зал ожидания! Еще вчера она вместе с приятелями заходила сюда, чтобы выпить на дорожку. Отдельные мысли, метавшиеся в голове подобно грохочущим вагонам, вдруг надежно сцепились – образ железной дороги собрал их в единый состав. Она вспомнила, как сидела на солнышке, ожидая прибытия экспресса, и сердце судорожно дрогнуло. Что произошло с тех пор, как
Голова снова закружилась, и Айрис пришлось ждать, пока пелена перед глазами рассеется, чтобы проверить время на своих крошечных наручных часиках. Выяснилось, что до поезда еще двадцать пять минут, которые она может потратить, чтобы окончательно прийти в себя.
«Почему я потеряла сознание? На меня напали?» Закрыв глаза, Айрис изо всех сил попыталась сосредоточиться и вспомнить, однако в памяти запечатлелись только голубое небо и зеленое, как трава, озеро.
Внезапно она вспомнила про сумочку и принялась шарить руками вокруг себя. К ее разочарованию, сумочка рядом не нашлась, нигде на скамье ее тоже не было видно. Чемодан стоял поблизости на полу, а сверху лежала шляпка, словно отмечая – твои вещи кончаются здесь.
– Моя сумочка! – воскликнула Айрис в ужасе. – Где моя сумочка?
В сумочке были не только деньги и билеты на поезд, но и паспорт, без которого невозможно уехать. Даже если она, без гроша в кармане, найдет способ попасть на поезд, ее высадят на первой же границе. При этой мысли Айрис пришла в совершенное исступление. Наверняка окружающие женщины сговорились, чтобы ограбить ее, пока она без сознания! Айрис попыталась вскочить со скамейки, и женщины принялись укладывать ее обратно. Изо всех сил стараясь вырваться, Айрис улышала странное пыхтение, как будто кто-то задыхался, а на его фоне – громкий шипящий звук, словно из-под земли неожиданно забил фонтан.
Несмотря на все ее усилия, женщине в черном удалось опустить Айрис обратно на скамью, а толстая девица, бюст которой едва помещался в блузке, поднесла к ее губам стакан с какой-то жидкостью. Айрис не хотела пить, и тогда с ней обошлись как с ребенком – оттянули вниз подбородок и вылили жидкость, оказавшуюся водкой, прямо ей в горло. Она подавилась и закашлялась; в голове еще сильнее запульсировала боль. Испугавшись, что снова потеряет сознание, Айрис прекратила бороться и без сил опустилась на скамью.
Нельзя оказаться прикованной к постели в деревне, одной, вдали от друзей. Если бы удалось хотя бы вернуться в гостиницу, можно было рассчитывать, что соотечественники ссудят ей каких-нибудь денег, и тогда можно выправить новый паспорт… Правда, это означало бы серьезную задержку, да и постояльцы – чужие ей люди и не сегодня завтра должны разъехаться. Айрис на неопределенный срок останется одна, хорошо еще, если за ней хоть как-то будут ухаживать. Да и гостиница уже почти закрылась.
– Я не имею права болеть, – твердо сказала она. – Пока не поздно, нужно выбираться.
Айрис была уверена – если удастся сесть на поезд, одна лишь мысль, что она, миля за милей, возвращается к цивилизации, поможет ей продержаться столько, сколько надо. Вспомнила Базель над молочно-изумрудным Рейном; в этом городе великолепные отели, а прислуга говорит по-английски. Там, где ее понимают, можно будет и поболеть.
Главное – попасть на поезд. На карту было поставлено так много, что Айрис возобновила отчаянные попытки подняться и найти сумочку. И тут она заметила, что кто-то пытается привлечь ее внимание. Это был пожилой человек в грязной униформе носильщика и с лицом словно у лешего – загорелым и изборожденным морщинами, подобно старому пню. Человек раз за разом снимал засаленную кепку, потом указывал пальцем вверх и, наконец, – ей на голову. Вдруг ее осенило – носильщик хотел сказать, что на платформе ей напекло голову и с ней случился солнечный удар.