Колесо судьбы. Пламя и крест

Ветер Морвейн

На узкой жёсткой кровати, которая была, впрочем, куда лучше всего того, на чём он спал в последние дни, Леннар вертелся с боку на бок и всё думал о том, что за зрелище ждёт его там, за дверью.

Кенна говорила о природе – но говорила о ней так, как будто за дверями творилось волшебство. А Леннар, единственной отрадой которого в дни благоденствия ордена было чтение книг о странствующих рыцарях и побратимах короля Карла, искавших Грааль, чувствовал, как сводит живот при одной мысли о том, что он может увидеть фею Мелюзину или волшебный туманный остров Авалон.

Он

был ещё молод, Леннар. Самый младший сын не слишком крупного феодала, он пришёл в Орден в надежде обрести настоящую жизнь, завоевать славу на Святой Земле.

Увы, случилось это в дни, когда неудачи следовали одна за другой. Все шесть лет с того дня, как прошёл посвящение, Леннар провёл в мечтах о новом походе, но сбыться им было не суждено. Акра оказалась потеряна навсегда. А теперь и сам орден попал в немилость к сильным мира сего. Собратья его снимали туники с крестом один за другим, спеша отречься от верности Жаку де Моле – всем до одного было ясно, что великий магистр обречён.

Но Леннар не собирался нарушать обеты, данные единожды. Он считал, что лучше погибнуть с честью, чем всю жизнь, до самой старости, жить с клеймом на душе.

Миссия, с которой его отправили теперь, была едва ли не первой серьёзной миссией для него. Он скрывался в тени трущоб, пряча под дерюгой лицо и красный крест на своей груди, только для того, чтобы доставить Роберту Брюсу письмо. Голод и лишения терзали его – но никакая из телесных мук не могла бы остановить.

Никакая, кроме той, что терзала его теперь.

Леннар невольно запустил руку себе между бёдер – и тут же отдёрнул её.

– Иже еси… – забормотал он.

Докончив молитву в пятнадцатый раз, как того требовал устав, он встал и стал облачаться. Следовало успеть умыться, прежде чем он показался бы за общим столом.

Надев длинную рубашку, привычными движениями затянув ремни, Леннар накинул сверху тунику, на плечи – плащ, и стал спускаться вниз.

У той самой двери, которой касалась рука Кенны вчера, Леннар замер. Коснулся её и погладил – сам не зная зачем.

– Любопытство не порок… – повторил он самому себе и толкнул дверь.

Зрелище, в самом деле сошедшее на землю из старинных легенд, явилось ему. Солнце вставало за замком с другой стороны, и над морем царил полумрак. Серые тени туч проносились над водой, и клочья их отражались в волнах.

У самого парапета высилась стройная фигурка девушки. Волосы её и одежды колыхал ветер. Она стояла, простирая руки к океану, и пела. Голос, довольно низкий, похожий на звуки волынки и от того пронзительный, разливался над морем, сливаясь с шорохом волн и перекрывая его.

Океан служил ей инструментом, хором и органом, а девушка – теперь Леннар её узнал – солировала для него.

В том восхищении, которое накрыло Леннара с головой, не было и тени грязи или похоти, овладевших им вчера. Он будто присутствовал на тайной мессе, вершившейся во славу древних богов.

Леннару нестерпимо захотелось приблизиться, коснуться этого видения и проверить, настоящее ли оно.

– Иже еси… – забормотал он и, поспешно закрыв дверь, стал спускаться на нижний этаж.

Кенна

топнула ногой. Боковым зрением она отлично видела, как приоткрывается дверь, как появляется в проёме едва заметная тень – и как крестоносец снова исчезает во мраке, послушав её пару минут.

Кенна не спала всю ночь. Образ крестоносца, его лицо, ограненное маленькой чёрной бородой, аккуратно подстриженной – не в пример бородам всех тех, кто обычно появлялся при отцовском дворе, его белое одеяние, даже после долгого пути поражающее своей чистотой… Его глаза, серо-голубые, как небо перед грозой… Всё это преследовало её. Кенна понятия не имела, что эти видения могли бы означать. Они пугали её – потому что стоило Кенне сомкнуть глаза, как она ощущала руки Леннара на своём теле, стискивающие, ласкающие, обнимающие её. Она чувствовал губы норманна* на своих губах.

Никогда ещё Кенна не видела таких снов. Большую часть из прожитых ею двадцати двух лет Кенна провела в чертогах отца.

Кенна изучала грамматику, риторику, математику и музыку, богословие и зачитывалась книгой по истории королей бриттов. Вторую половину дня она обучалась стрельбе из лука, азам обращения с клинком и копьём.

До тринадцати лет она практически никогда не покидала родного замка. И хотя по приказу тана за ней внимательно следили и заботились о ней, Кенна всё же не росла взаперти. Она временами отправлялась в гости к соседям в Дорнокс или Сорсоу, или в монастырь Ферн на большой праздник. Иногда Кенна покидала Уик и по приказу отца – так, к примеру, в четырнадцать лет она присутствовала на свадьбе сестры.

Пока братья учились управлять кланом или отстаивали честь древнего шотландского рода на святой войне, она выбрала – с одобрения отца – свою стезю.

Кенна была бардом. Она хранила сказания древних времён, которые здесь, на самом западном краю земли, ценились больше золота и мечей.

Она любила старинные песни с той же силой, что и отец, но причины были разными. Если тан Локхарт всеми силами хотел сохранить прошлое, что теперь, во времена английских завоеваний, увековечивало его и его людей, то Кенне всю жизнь казалось, что в этих песнях, в одной из сотен, что ей ещё предстояло выучить, была запрятана история о ней самой.

Её зачаровывали звуки волынки, и, слушая их, Кенна погружалась в другое время и другие миры, миры сказок и легенд. Они казались ей ярче и ближе, чем тот мир, который её окружал – хотя Кенна, пожалуй, любила и его.

Братья, как и отец, поняли, что Кенна немного не такая, уже давно – едва девочке исполнилось семь, и она впервые запела. Никто и никогда с того дня не пытался обучать её другим женским ремёслам или готовить к браку, несмотря на то, что частенько бегала с братьями по замку в мужской одежде, Кенна лишь немного умела держать меч, зато стреляла из лука весьма хорошо. И пела. Пела так, что послушать её собирались все, кто обитал в замке, и приходили некоторые из тех, кто не жил здесь. А ежели кто-то из чужих пытался оклеветать её, среди братьев всегда находился тот, кто вступился бы за неё.