Колесо судьбы

Стил Даниэла

— Но почему… Это несправедливо!

— В жизни чертовски мало справедливости, — улыбнулся он. Улыбка была мимолетной, грустной, холодной.

Он не столько беспокоился за себя, сколько за жену и детей, болезненно страдал из-за них последние несколько месяцев. Он пытался научить Аверил справляться со всеми проблемами, но тщетно. Она превратилась в законченную истеричку, отказывалась учиться чему-либо, будто бы могла этим предотвратить неизбежное. Но ничто не могло помочь. Гарри слабел день ото дня и сам это отчетливо понимал. В контору он теперь приезжал раз-два в неделю, и именно поэтому Тана не встречала его там, когда забегала к Джеку. Сейчас она заговорила с ним об этом.

— Джек возненавидел меня теперь. — Она выглядела такой мрачной, такой подавленной,

что это испугало его. Никогда Гарри не видел Тану в таком состоянии. Для них всех настали очень трудные времена. Он в глубине души не мог согласиться с тем, что умирает, хотя знал, что это именно так. Словно из тряпичной куклы вылезла вся набивка. Он чувствовал, что мало-помалу исчезает, пока вдруг однажды не исчезнет совсем. Вот так! Они проснутся, а его уже нет. Тихо-тихо. Не с воплями, толчками, криками, с какими приходишь в этот мир, но со слезами, вздохами, с колебанием воздуха, когда переходишь в жизнь иную, если только она существует. Он ничего не знал об этом, да и не очень-то это его волновало. Больше всего он беспокоился о людях, которых оставлял: о партнере, жене и детях, о друзьях. Казалось, все они зависели от него, отдыхали в его обществе. Это его очень изматывало. Но каким-то непостижимым образом именно это поддерживало жизнь в его теле, как было теперь и с Таной. Он чувствовал, что должен чем-то поделиться с ней, до того, как уйдет. Чем-то важным для нее. Он хотел, чтобы она изменила свою жизнь, пока не поздно. Говорил то же самое и Джеку, но тот не захотел его слушать.

— Он не ненавидит тебя, Тэн. Понимаешь, работа удручает его. Кроме того, он так огорчен из-за меня в последние месяцы.

— Мог бы что-нибудь и рассказать, в конце концов!

— Я заставил Джека поклясться, что он ничего не скажет, так что не обвиняй его. А что касается остального, ты теперь важная птица, Тэн. Твоя работа важнее, чем его. Вот так обстоят дела. Тяжело для вас обоих, но ему надо привыкнуть к этому.

— Скажи ему.

— Я сказал.

— Он отыгрывается на мне за все, что произошло, ненавидит мой дом. Он стал совсем другим человеком.

— Да нет, он все тот же. — (Даже слишком верен себе, по мнению Гарри. Он остался до сих пор приверженцем своих нелепых принципов: независимость, полное отсутствие каких-либо обязательств или какого-то постоянства. Это была бесцельная, пустая жизнь, и Гарри говорил ему об этом довольно часто, но Джек только пожимал плечами. Ему нравился его образ жизни, по крайней мере до назначения Таны на новую должность. Вот это был для него самый болезненный пинок под зад, и он не скрывал этого от Гарри.) — Может быть, он просто ревнует и завидует тебе. Это непривлекательная черта, но он же человек, в конце концов!

— Да когда же он повзрослеет? Или мне отказаться от должности?

Разговор об обыденных вещах был таким облегчением, будто и не было всего этого кошмара, будто она могла предотвратить его, разговаривая с Гарри об отвлеченном. Как в былые дни… Как же они были прекрасны!.. Слезы подступили к глазам от этих воспоминаний…

— Конечно же, ни в коем случае не отказывайся. Просто дай ему время. — Гарри внимательно смотрел на Тану, и что-то еще было в его взгляде. — Я хочу еще кое-что тебе сказать, Тэн. Две вещи. — Он смотрел на нее так напряженно, словно его пожирал некий внутренний огонь. Она ощущала силу его слов, проникающих в душу. — Я не знаю, чего мне каждый день ожидать от завтрашнего дня, буду ли я еще здесь… буду ли… Две важные вещи должен я тебе сказать. И это все, что я оставляю тебе, мой друг. Слушай внимательно. Первое: благодарю тебя за все-все, что ты для меня сделала. Последние шестнадцать лет моей жизни были подарены мне тобой, тобой, не врачами, никем, кроме тебя. Ты заставила меня начать жить сначала и продолжать жить… Если бы не ты, я никогда бы не встретил Аверил, у меня не было бы детей… — Теперь и на его глазах выступили слезы и медленно стекали по щекам. Тана была рада, что они встретились для обеда у нее в суде. Им необходимо было побыть вдвоем. — А теперь я перехожу ко второй важной вещи. Ты обманываешь себя, Тэн.

Ты не знаешь, чего лишаешься, и не узнаешь, пока не получишь этого. Ты отгораживаешься от брака, обязательств и обязанностей, от реальной жизни, от настоящей жизни… не взятой взаймы, не арендованной или временной, какой-то в этом роде. Я знаю, этот дурачок любит тебя и ты любишь его, но он помешался на «длинном поводке» настолько, что боится еще раз совершить ошибку, а именно это и есть величайшая из ошибок! Поженитесь, Тэн… нарожайте детей… это единственное, что имеет смысл в жизни… единственное, что волнует меня… единственное, что я оставляю после себя… неважно, кто ты и чем занимаешься. Если у тебя нет этого, если ты не сделала этого — ты ничто и никто… ты только наполовину живая… Тана, не обманывай себя, пожалуйста…

Теперь он плакал, даже не пытаясь скрыть слез. Он любил ее так сильно и так долго. Он не хотел, чтобы Тана была лишена того счастья, которое было у них с Аверил. И пока он говорил, ее мысли снова и снова воскрешали перед ней бесчисленные взгляды, которыми обменивались Гарри и Аверил, тихую радость, смех, который, казалось, никогда не прекратится… А теперь вот совсем скоро умрет и этот смех. В глубине души Тана всегда чувствовала, что все сказанное им — правда, она хотела и для себя того же, с одной стороны. Но, с другой стороны, она просто панически этого боялась… Да и все мужчины в ее жизни не подходили для этого… Йел Мак Би… Дрю Лэндс… а теперь Джек… и совершенно не запомнившиеся между ними. Не было совсем никого, кто мог бы настолько быть ей близок. Может быть, смог бы отец Гарри, но это было так давно…

— Если только появится такая возможность, хватайся за нее, Тэн. Откажись от всего, если будет необходимо. Но если это будет настоящее, тебе не придется ни от чего отказываться.

— Что ты предлагаешь мне сделать? Выйти на улицу с плакатом: «Возьмите меня замуж. Давайте наделаем детей»? — Они вместе рассмеялись, как бы на минутку вернувшись в старые времена.

— Да, ты, задница! Почему бы и нет?

— Я люблю тебя, Гарри, — слова выплеснулись сами собой, она снова расплакалась. Гарри крепко обнимал ее.

— Я никогда не исчезну на самом-то деле, Тэн. Ты знаешь это. У нас с тобой слишком много всего, чтобы когда-либо потерять это… Ну, как у нас с Эйв, только в другом смысле. Я буду незримо присутствовать здесь, наблюдая за всем происходящим.

Они откровенно плакали вместе. Тана не представляла себе жизни без него. И могла только вообразить, что испытывает Аверил.

Это был самый мучительный период в их жизни. На протяжении следующих трех месяцев они наблюдали, как Гарри угасает, и теплым летним днем, когда солнце сияло высоко в небе, ей позвонили. Это был Джек. В его голосе звучали слезы, и Тана почувствовала, что ее сердце остановилось. Она видела Гарри накануне вечером.

Теперь она навещала его каждый день, не важно, в какое время: вечером, в обед, а иногда даже до начала работы. Она не знала, каким хлопотным будет ее день, но от этих визитов не отказывалась ни за что. Вчера вечером Гарри держал ее за руку и улыбался ей… Он едва говорил, она поцеловала его в щеку и вдруг подумала о госпитале, о том, что было много лет назад. Она опять хотела встряхнуть его, вернуть к жизни, заставить бороться за жизнь с прежней силой, стать самим собой, каким он был раньше, но он уже был не способен на такую борьбу. Легче было уйти.

— Он только что умер, — голос Джека сорвался, а Тана разразилась рыданиями. Ей так хотелось увидеть его, только еще бы раз… услышать его смех… увидеть эти глаза. Целую минуту она не могла выговорить ни слова, затем потрясла головой и задержала дыхание, чтобы подавить всхлипывания.

— Как Эйв?

— Кажется, она в порядке.

Неделю назад приехал Гаррисон и оставался с ними. Тана посмотрела на часы.

— Я приеду прямо сейчас. Все равно я объявила перерыв в заседании на вторую половину дня. — Она почувствовала его скованность при этих словах, будто он считал их демонстративными. Но именно это она и сделала. Она была судьей муниципального суда, и она объявила перерыв. — А где ты?