Колхозное строительство 8
Шрифт:
В августе 45-го, с очевидным разгромом Японии, 8-я Народно-Освободительная армия Китая выступила из Шаньси и начала активно занимать освобождающиеся от японцев территории, местами выбивая оставшиеся гарнизоны в небольших городах. В авангарде 8-й армии наступал пехотный корпус под командованием генерала Линь Бяо.
Дошли почти до Харбина китайские вояки. Ключевое слово — «почти». Линь Бяо со своими солдатами захотел принять участие в советском параде, тем более, они имели на это полное право. Только вот проблема — корпус находился в провинции Жэхэ, до Харбина около 600 километров. Это десять с лихвой дневных переходов, а парад — через три дня, времени практически не осталось. Перебросить корпус по железной
Нашел генерал решение, огласил приказ по корпусу: срочно готовимся к форсированному маршу. Все снаряжение бросить, с собой взять только винтовки. Приготовить запасы еды на трёхдневный переход, наварить риса. И главное, говорит, все до единого делаем носилки, из расчёта одна штука на каждых трёх солдат или офицеров корпуса! Понятно, что брезента для носилок не было, с бамбуком тоже проблемы, пришлось делать из подручных материалов: одежды, рубашек, шинелей, веток, что подвернётся под руку. Тем не менее, сделали столько, сколько нужно.
Сделали и побежали. Корпус генерала Линь Бяо в полном составе бегом устремился к Харбину. Выглядело это так: двое китайцев несут на носилках третьего, он отдыхает. Каждые четыре часа люди меняются. Никаких привалов и ночлегов, бежали без остановки, днём и ночью. Ели и спали исключительно на носилках, по очереди. По горным тропам, по просёлочным дорогам, разбитым войной, по лесам. Бежали три дня, и успели!
Парад уже заканчивался — прошагала пехота, пролетели над трибуной самолёты, вышли замыкающие колонны танков и самоходок, оркестр собирался заиграть прощальный марш, и вдруг вслед за танками появились бегущие китайцы с носилками. Вид был жуткий: усталые, тощие, запылённые, многие в тапочках, а то и босиком. Но — радости полные штаны. Впереди ехал их командир. Генерал Линь Бяо поднялся на трибуну и доложил советским военачальникам о прибытии вверенного ему корпуса для участия в параде, после чего они вместе приветствовали проходящих мимо китайских солдат.
Как вам история?
— Нда. Тяжко придётся, если до войны дойдёт. Упёртый товарищ, упёртый народ. Хорошая история — а что по самому фигуранту? — Косыгин опять с тоской бросил взгляд на прячущееся красное солнце.
— Тут такое дело. В последнее время… Нет. Не знаю, как начать. Давайте я с конца начну. «Проект 571» — это скорее детище сына маршала. Линь Бяо же задумал намного более сложный план, получивший название «Гора нефритовой башни». Этот план требовал тайной помощи Советского Союза, который должен был имитировать нападение на Китай. Линь Бяо в этом случае немедленно объявил бы военное положение, взял Великого кормчего и Чжоу Эньлая под усиленную охрану, а позже покаялся перед страной в том, что не сумел уберечь их от смерти…
— Сюрприз. Я надеюсь, вы этот план не собирались осуществлять? — подскочил Шелепин.
— Да, Георгий Карпович, это, по-моему, перебор. Даже не так — это выходит за любые рамки!
— Операцией занимался генерал Захаров, он сейчас в Монголии. Есть плюсы и минусы. В активную фазу операция не вступала, с Линь Бяо прямых контактов не было. Но, согласитесь, иметь вместо агрессивно настроенного Мао Цзэдуна друга в лице красного маршала — не самый плохой вариант.
— Мао тоже лучшим другом был — и атомную бомбу от нас получил, и самолёты, и ракеты… И чего теперь?
— Да и не закончилось ещё ничего. Сколько ещё удастся сдерживать американцев? Пиндосов, как их один тоже вполне себе резкий товарищ называет, — Косыгин тоже встал, прошёлся до двери. — Валера, чайку нам сделай погорячее и покрепче, — вернулся. — Георгий Карпович, а ведь, если память не изменяет, маршал жил в СССР?
— Так точно. Был в его нескучной биографии и такой эпизод. Печальный.
— Почему? — Шелепин наконец взгромоздился на стул.
— Когда в июле 1937 года Япония напала на Китай, Линь Бяо стал командиром 115-й дивизии. Сражаясь с японцами, войска под руководством Линь Бяо одержали ряд довольно крупных побед. В начале 1939-го, после тяжёлого ранения, генерал Линь Бяо уехал в СССР на лечение. В Советском Союзе Линь Бяо был к тому же представителем КПК в Коминтерне, прошёл тамошнюю школу. В Китай вернулся только в 42-м, и почти сразу стал секретарём Северо-Восточного бюро, а через три года был избран в ЦК Компартии Китая. Вот только в СССР с женой развёлся. Вторая жена красного маршала — Чжан Мэй. Они поженились в 1937 году в Яньани, развелись в 1942 году в СССР.
— Почему, и где она сейчас эта Чжан Мэй? — вскинулся Шелепин.
— Из СССР они уехали вместе, здесь у них родилась дочь. Известно только имя — Линь Сяолин.
— Нда, не густо. А что вообще за человек? Он вообще вменяем? — Шелепин опять вскочил. Циневу так и хотелось спросить: «А вы»? Не спросил. Ответил.
— В последнее время у маршала появились проблемы со здоровьем на нервной почве. По американским данным, опубликованным в этом году, Линь Бяо страдает «бессонницей, приступами беспокойства… несколько раз посылал в Гонконг за специальными лекарствами от психосоматических кишечных расстройств».
— Ну ничего себе — замена Мао. Одного больного на второго.
— Нда, Георгий Карпович, — потеребил свой большой нос Косыгин. — А что с премьером?
Событие пятое
— Почему у Аладдина джинн появлялся из лампы, а наш Хоттабыч — из бутылки?
— А ты бы на его месте что выбрал — водку или керосин?
Квартиры в Алма-Ате у Николая Григорьевича Лященко ещё не было. В центре города на тихой улице имени Тулебаева только строился двухэтажный дом для руководителей области. Там и первому командующему нового Среднеазиатского военного округа со штабом в Алма-Ате должны были выделить жильё. Пока же генерал армии Лященко, до этого командовавший Туркестанским военным округом (ТуркВО), с семьёй временно жил в военном санатории «Алма-Атинский», недалеко от высокогорного катка «Медео».
Утром он выпил стакан чая с мятой. Завтрак, приготовленный женой Клавдией Михайловной, отодвинул — болел зуб. Не так, чтоб прямо хоть на стену лезь — нет, чуть ныл там, во рту, и выдавал порции боли на горячее с холодным и сладкое. Нужно было идти к стоматологу, но, как всякий боевой генерал, зубных врачей с их жужжащими бормашинами Николай Григорьевич боялся. Вот схватил ложку каши гречневой, а она горячая! Зуб сказал: «утю-тю!», и почти маршал кашу отодвинул. Обойдётся сегодня без завтрака.
И вовремя. Дальнейшие события понеслись с такой скоростью — не то, что о каше, о зубе-то забыл. Опомнился генерал Лященко чрез два с половиной или три часа на берегу Большого Алма-атинского озера. Вышел из машины и по инерции уже поспешил к группе военных, отдавать команды. И тут вдруг сердце кольнуло, сдавило грудь, он задом сдал до машины и аккуратно сел.
— Сеня, там портфель сзади, — он чуть мотнул головой в сторону заднего сиденья, — достань стекляшку с валидолом.
— Сердце? — старшина поспешил достать портфель и, пошарив в кармашке, нашёл пузырёк с лекарством. Протянул командующему. — Отдохнуть вам надо.