Колхозное строительство. Дилогия
Шрифт:
Фёдор Тимофеевич Петров – главный редактор "Зари", курил. И курил, как паровоз. Да ещё и сотрудникам разрешал этим преступлением заниматься у себя в кабинете. Когда Пётр зашёл к нему, то прямо отброшен был назад плотной завесой дыма. В кабинете сидело трое мужчин и дымило.
– Фёдор Тимофеевич, – из коридора прокричал Тишков, – вы бы выставили посетителей и проветрили помещение.
В коридоре горела всего одна лампочка, и было темновато, а сквозь дым, так и вообще ничего не было видно. По этой самой причине Петра Мироновича троица не признала и послала. Хорошо хоть не в пешее эротическое путешествие.
– Пошёл ты… Некогда. Позже зайди.
– Я вам ссукам зайду попозже, – взбесился Штелле, – А ну вышли сюда и представились.
Понятно,
– Пётр Миронович! Извините, не узнали! Владимир, я тебе сто раз говорил, что язык тебя доведёт до неприятности! – Петров показал молодому расхристанному сотруднику кулак.
– Да, нет, Фёдор Тимофеич, что вы, он ему сейчас помог сделать карьеру. Проветрите кабинет, выкинете в окошко пепельницу и позовёте потом, а меня пока проводите в типографию. Посмотрю на процесс.
Через десять минут снова в том же составе оказались в кабинете главного редактора.
– Давайте, мы сейчас отпустим этих товарищей. Владимир…
– Караваев, – натянуто улыбнулся чуть менее расхристанный.
– Так вот, Владимир Караваев, вы с сегодняшнего дня ведёте в газете рубрику, которая называется. "Бросим курить". Вы лично бросаете курить сегодня и публикуете в этой рубрике кроме прочих материалов свои личные ощущения. Так сказать ведёте дневник человека бросившего курить. Фёдор Тимофеевич, вы несколько раз в день проверяете, не пахнет ли от дорогого Владимира Караваева табаком, и при малейшем подозрении звоните мне. Ну, а я найду средства, чтобы поддержать в молодом человеке возникшую у него только что ненависть к курильщикам. Вот первая статья в вашу рубрику. Её написал известный у нас хирург Александр Германович Франк. И учтите, дорогой, Владимир Караваев, что если ваши статьи будут хуже, то кучу всяких неприятностей, даже за пределами Краснотурьинска я вам обеспечу. Ясно? Ну, всё идите работать. А вы дорогой товарищ…
– Герман. Андрей Рейнгольдович. Зам главного редактора, – представился пожилой мужчина с типичными для курильщика жёлтыми зубами и таким же серо-желтоватым цветом лица.
– Так вот, Андрей Рейнгольдович, вы организовываете тайные рейды по школам. Хватаете там, в туалетах, несовершеннолетних курильщиков и ведёте к директору. А потом по итогам посещения десятка школ пишете разгромную статью. Разгромную в прямом смысле. Чтобы не стеснялись в выражениях, и сволочей, позволяющих детям курить, назвали своими именами. А после публикации статьи через несколько дней следующий рейд. Который будет называться "Ни чего святого". Должны найти в школе хотя бы одной снова курильщиков. Ну, и, конечно же, с сегодняшнего дня вы тоже бросаете курить. Я попрошу одного из сотрудников газеты за вами подсматривать. Узнаю, что пытаетесь меня обмануть, не взыщите… Всё свободны, – Пётр повернулся к сидящему по струнке главному редактору.
– Не знаю Пётр Миронович смогу ли я бросить курить. Столько лет смолю, – тяжело вздохнул Петров, просительно склонив голову.
– А как же вы пример своим подчинённым показывать будете? Кроме того я собираюсь предложить Городскому Совету Народных Депутатов принять постановление запрещающее курить в общественных местах города Краснотурьинска. А ваша редакция, вся целиком, и есть "общественное место". Неужели будете бегать через дорогу в кусты и под пронизывающим ветром или под дождём быстренько "не в затяг" пыхать там как школьник?
– А надо ли взрослых людей принуждать к "бросанию"? Вон Фидель Кастро курит, Брежнев, Черчилль сигару из рук не выпускает, – попытался найти союзников Петров.
– Ну, раз самый главный враг нашей с вами страны господин Уинстон Черчилль курит, то вам, конечно, сам бог велел, – усмехнулся Пётр.
Он уже остыл, после "разгона" курильщиков, но сдаваться не собирался.
– Я попрошу Франка, чтобы он пригласил вас на вскрытие трупа заядлого курильщика.
– Охо-хо, принесла вас нелёгкая, Пётр Миронович. Говорят, что вредно резко бросать, вес человек набирает.
Штелле оглядел главного редактора, веса в том было от силы пятьдесят кило.
– Ну, вам, Фёдор Тимофеич, пяток килограмм набрать не повредит. Жду вас в воскресенье на лыжах в парке, будем вам лёгкие чистить. Только я ведь не только за этим к вам пожаловал. Хочу одну идею интересную озвучить.
Пётр рассказал про свою задумку о литературном приложении к газете.
– Стругацкие. Как же читал. "Трудно быть богом" очень не плохая вещь. Только там ведь нужно согласие авторов.
– А согласие нужно для целого произведения или для частичного тоже необходимо? Там ведь есть такое понятие, как цитирование. Давайте поступим так. Будто бы вы с тем же самым товарищем Германом спорите о достоинстве этого произведения и цитируете его отдельными главами.
– Ну, это на грани, – Петров помассировал подбородок, – Может созвониться с авторами и договориться с ними?
– Фёдоров умер же. Чего мы боимся? Стругацкие сюда не приедут. А даже если до них и дойдёт наше приложение, то, в крайнем случае, заплатим несколько рублей. Тиражи ведь у нас не большие будут. Я думаю, что первый выпуск вообще на пробу сделать в сотню экземпляров. Кроме того, если эта идея сработает, то предложить читателям вашим подписаться на приложение. Ну и на всякий случай не указывать нигде ни адреса издательства, ни названия. Пусть и называется нейтрально "Литературное приложение". И в розницу после рекламной компании не продавать. Пусть выписывают газету и приложение. Понятно, что приложение должно стоить не три копейки, а хотя бы тридцать.
– Хорошо. Я всё же проконсультируюсь кое с кем, – Петров поднял палец вверх.
– Да, пожалуйста. Всё, меня там во дворце дети ждут. Побежал.
Глава 11
Вика Цыганова сидела за пианино и пела песню. В небольшом зале было несколько стульев. Один из них занимал руководитель симфонического оркестра дворца культуры металлургов Отто Августович Гофман, второй – руководитель духового оркестра Август Фридрихович Грец, третий занимал сам директор ДК БАЗа Евгений Яковлевич Глущенко. Пётр зашёл тихонько, чтобы не помешать Вике. Дверь находилась, как бы сбоку от стульев и его появление руководители дворца культуры должны были заметить, но этого не произошло. Все трое мужчин слушали, открыв рты, и плакали. Даже не утирая слёзы. Не замечали их. Десятилетняя девочка Маша пела песню Мартынова на слова Андрея Дементьева "Баллада о матери". Голос у девочки был звонкий и чистый, а четыре с лишним десятка лет, которые провела на сцене Вика Цыганова, позволили этот голос ещё и правильно подать. Может и получалось чуть хуже, чем у певицы Зары, а может и не хуже, ведь трое взрослых дядек плакали.
"Алексей, Алёшенька, сынок. Алексей, Алёшенька, сынок. Алексей, Алёшенька, сынок. Словно сын её услышать мог".А потом без перерыва почти Вика грянула "День Победы".
"Этот день Победы Порохом пропах Это праздник С сединою на висках Это радость Со слезами на глазах День Победы, День Победы, День Победы!"Когда песня закончилась, Пётр решил прервать концерт и захлопал в ладоши. Медленно, как сомнамбулы трое слушателей повернулись к нему.