Колька и Наташа

Конторович Леонид Исаакович

— Цыть у меня, ты, молчи! — прикрикнул на него Каланча. — Я сам поговорю с этими птенчиками.

Он выпрямился и с головы до ног смерил Кольку подозрительным взглядом. Рыжий чуб его повис над сощуренными глазами:

— Ты не брешешь? Если брешешь — берегись, парень. А может быть, разжалобить мечтаешь? Гляди, хуже будет, пустой номер. Но ежели… ежели правда деньги для больного. Тут уж… Но ты докажи. Или, не будь я Каланчей, если с тобой не разделаюсь…

Серьезный оборот дела не

испугал, а обрадовал Кольку.

— За кого ты меня принимаешь? — возмутился он. — Генка, покажи рецепт. А то, видишь, не доверяют.

— Он никогда не врет, — расхрабрился Генка и поспешно достал рецепт.

Каланча подержал в руках бумажку. Читать он не мог, но это его не смутило. С озабоченно деловым видом посмотрел ее на свет, как обычно на базаре проверяли деньги, зачем-то понюхал, прищелкнул пальцами и буркнул себе под нос: «М-да».

Священнодействие свершилось при абсолютной тишине.

— Пожалуй, все правильно.

— Видал? — продолжал храбриться Генка. — Видал?

— Видал! Только ты помалкивай, не суйся в волки с телячьим хвостом, — поморщился Каланча. И внезапно горячо и зло заговорил: — Зачем деньги отдавал? Только за одно за это наломать тебе бока надо. Если бы это было для моего батьки, да я с самим чертом срезался, зубами вцепился, а деньги шиш отдал бы. Гляди, какой Колька, — не побоялся нас, а у тебя кишка тонка.

— Правильно! По-нашему!.. — крикнул мальчишка с плутоватыми глазами. — Каланча никому не уступит, он у нас не из таковских.

— Помалкивай, — оборвал его Каланча и, снова обращаясь к Генке, заключил: — Размазня ты, Минор, вот кто ты. — Он с презрением плюнул сквозь зубы. — Держи бумажки да давай за медом и в аптеку… Ну, беги, дуй, пошевеливайся! А то как поддам, что стрелой полетишь! — И снова глухо закашлялся, закрыв лицо рукой.

Лицо у Генки стало невероятно глупым. Не веря своим глазам, он смотрел то на деньги, то на беспризорников.

— Ишь, рот раскрыл, — насмешливо сказал мальчишка с лукавыми глазами. — У него отец помирает, а он рот до ворот, ворон ловить собирается.

Кругом расхохотались.

Колька не мог скрыть радости. Как все хорошо кончилось! Но вдруг мальчишка в рваном пиджаке недовольно проворчал:

— Значит, лопнула жареная картошка. Разжалобились! Нюни распустили. Эх, вы… Сами-то вы общипанные вороны. Пускай хоть половину деньжат отдаст…

— Кто сказал, что лопнула картошка? Хо-хо! Гроши у нас будут. Вот! — Каланча выхватил из кармана несколько катушек ниток и подбросил их вверх.

Глава 30. Нитки волшебника

Сбивая друг друга с ног, толкаясь, свистя и крича, все ринулись собирать катушки.

Колька не отставал от других.

Захватив две катушки, крепко сжимая их в руке, он подошел к Каланче и спросил:

— Где достал?

Каланча посмеивался, показывая большие желтые зубы.

— А тебе что? Тоже картошки или требухи захотелось?

Колька сжал губы и, зачем-то сняв шлем, разгладил короткие белобрысые волосы.

— Ну, знаешь ли… На кой черт мне требуха! Что я дома ее не ел? Тебя как зовут?

Каланча осторожно процедил:

— Ме-ня? А что?

— Ну скажи. Жаль, что ли?

— Вот привязался. Ну, Васькой.

Колька потянул его в сторону.

— Отойдем-ка, Вася, в сторону. Дело у меня к тебе есть.

Он решил выведать, откуда у Каланчи столько ниток. Он знал, из-за нехватки ниток мастерские перестали шить белье для красноармейцев. Об этом он и поведал Каланче. Рассказывая, Колька понимал — беспризорники легко не расстанутся со своим добром.

Василий недоверчиво слушал его, изредка перебивал: «А ты, парень, не врешь»?

Колька предложил:

— Если обману, можешь со мной сделать, что хочешь…

Такой ответ пришелся по душе Каланче. Он, конечно, мог сообщить о нитках кое-что важное, но для этого необходимо было убедиться в правдивости Колькиного рассказа. Колеблясь, он промолвил:

— Мне наплевать на нитки, если для дела. Но берегись обмануть Каланчу.

— Знаешь, Каланча, — возмущенно начал Колька, — неужели ты не можешь поверить? Что ты за человек! Если совру, пускай я тогда сгорю с новыми сапогами.

— Ладно, хватит — перебил его Каланча. — Слушай, у нас в кладовке, у Ведьмы, их тьма-тьмущая.

— Откуда?

— Вот чудак. Здрасте, приехали! Откуда мне знать? Не я же их туда клал. Лежат они там в мешке. Ведьма дала мне сегодня десять катушек, чтобы продал. Ей, верно, деньги нужны. Потому и пустила на базар. А здесь старых знакомых встретил, — он показал на беспризорников.

Колька на секунду задумался, а потом попросил отвести его в детдом, показать кладовую.

Каланча даже отшатнулся от Кольки и замахал руками:

— Ты что? Ведьма мне ноги переломает. Она, что жандарм: как крикнет сторожа Степана — держись. Нет, — отрицательно покачал он головой, — не упрашивай, не выйдет. Злющая больно она. Я б давно от нее сбежал, да черт с ней, потерплю до весны. Сам понимаешь — все-таки в тепле, и не дует, и похлебка кое-какая есть.

Но Колька не сдавался.

— Да пойми ты, мы ни одной катушки не возьмем. Что мы, воры там какие-нибудь? Ни одной — провались я на этом месте. Есть нитки — расскажем… ну, хоть бы дяде Глебу, а он — для Красной Армии, сам знаешь. Да ты не бойся, не трусь. Чего ты?