Коллекционер

Фаулз Джон

Со вздохом облегчения – как это ни парадоксально – погружаемся мы в трагические, но полные яркой, напряженной жизни и, несмотря на весь ужас ситуации, оптимистические записки Миранды. В противоположность речи Клегга, ее язык лексически богат, эмоционален, изобилует красками, интересными, зачастую неожиданными эпитетами; она живо и выразительно описывает людей, виденные ею городские и сельские пейзажи, солнечный свет, даже сны ее – красочны, независимо от того, светлый ли это сон или кошмар. Язык Миранды – не просто язык образованной интеллигентной девушки, это – язык художника, живущего в просторном мире цвета, язык человека, стремящегося к добру и любви, способного не только творить искусство, но и творить себя.

В романе присутствует еще один, пожалуй, не менее «главный» герой: художник. Он появляется не сам собой, а в дневниковых рассказах о нем Миранды. В значительной степени выражая взгляды автора на искусство и общество, он представляет в книге тех «Немногих», которых искренне заботят судьбы «Многих». Он говорит Миранде, что человек порядочный должен держаться левых взглядов (не забудем, что «левый» здесь значит «противоположный консервативному, реакционному»). Он учит ее, что к искусству следует относиться серьезно, будь то живопись или музыка, и именно ему она обязана тем,

что отрешается от подростковых представлений о любви, учится любить всерьез.

Образ художника подчеркивает еще одну, весьма существенную линию романа – безуспешную погоню за ускользающей героиней. Если сам Клегг говорит, что выслеживать Миранду – все равно что редкую бабочку ловить, то для художника она – воплощение романтической мечты об утраченной чистоте, об истинной любви. Излюбленная тема рыцарских романов и баллад, рожденная в Средневековье культом Прекрасной Дамы – любовь к недосягаемой возлюбленной, к «Принцессе Грезе» (прямую ссылку на «Princesse Lointaine» [18] мы находим в надписи на рисунке, подаренном художником Миранде), – особенно ярко выявляется в противопоставлении двух персонажей-мужчин, так по-разному ищущих «ускользающую героиню».

18

«Принцесса Греза» (1895) – поэтическая драма Эдмона Ростана (1868–1919), французского поэта и драматурга, написанная по мотивам средневековой легенды о рыцарской любви.

Фаулз нередко использует в своих произведениях образ бабочки. У него можно найти и образ имаго [19] – бабочки взрослой, вылупляющейся из кокона, и бабочек, похороненных в застекленных коробках коллекционера или бьющихся в стекло освещенного окна (вспомним, в частности, «Башню из черного дерева»). Символизм этого знакового для автора образа раскрывается читателю в разговоре художника с Мирандой, когда он говорит ей, что о таких, как она, писал Юнг. Речь идет о красоте, в которой выражена душа, о красоте одухотворенной. Бабочка – по-гречески «психея», но «психея» по-гречески также – дух, душа. Душа Клегга так и остается внутри кокона окутавшей его тьмы, душа Миранды вылупляется на свет, словно имаго, но вот успеет ли она расправить крылья?

19

Имаго – взрослая стадия развития бабочки.

Вернемся, однако, к проблеме противостояния большинства и меньшинства, «Многих» и «Немногих», весьма важной для Фаулза. В книге «Аристос» автор говорит, что писал своего «Коллекционера», опираясь на идеи Гераклита, делившего общество на aristoi, то есть моральную и интеллектуальную элиту, людей, благородных духом, и hoi polloi, – бездумную, конформную массу. Как видно, разделение на большинство и меньшинство есть разделение скорее биологическое, чем социальное, а в условиях общества, разграниченного на социальные группы, – биосоциальное, поскольку влияние среды на человека весьма велико. «Мы знаем о нем (то есть о Гераклите. – И.Б.) очень мало, ибо он – предшественник великого века греческой философии, и все, что осталось от его трудов, – несколько зачастую неясных фрагментов…» – пишет Фаулз. Говоря о Гераклитовом понятии общества, разделенного на «Многих» и «Немногих», писатель продолжает: «Нельзя отрицать, что Гераклита использовали реакционеры, но мне кажется, что его основное положение биологически неопровержимо.

В каждой сфере человеческой деятельности очевидно, что источник большинства достижений – отдельные люди, гениальные ученые, художники, святые, революционеры… И не нужно большого ума, чтобы доказать обратное, – значительная часть человечества не является очень интеллектуальной, высокоморальной или хорошо образованной… Конечно, делать вывод, что человечество можно разделить на две четко определенные группы, – избранное меньшинство и презренное большинство, – идиотизм. Градации бесконечны…» И далее, объясняя некоторые, не понятые критиками, выводы романа, Фаулз говорит: «Действенное зло в Клегге одерживает победу над потенциальным добром Миранды. Я не хотел сказать этим, что смотрю на будущее с мрачным пессимизмом: я вовсе не имел в виду, что драгоценной элите угрожают варварские орды. Я только хотел сказать, что до тех пор, пока мы не признаем существование этого неоправданно жестокого конфликта (основывающегося в значительной мере на неоправданной зависти, с одной стороны, и неоправданном презрении – с другой) между биологическим большинством и биологическим меньшинством; до тех пор, пока мы не признаем, что мы не рождаемся и никогда не будем рождаться равными, хотя все мы рождаемся с равными человеческими правами; до тех пор, пока большинство не станет достаточно образованным, чтобы избавиться от ложного представления о своей неполноценности, а меньшинство – от столь же ложного представления о том, что биологическое превосходство есть норма существования, а не норма ответственности, чем оно в действительности является, нам никогда не придется жить в более справедливом и счастливом мире» [20] . Именно в связи с этим Фаулз и утверждает, что разделительная линия в обществе проходит не вне, а внутри каждого человека. Миранда смогла сделать шаг за эту черту. Клегг – не смог.

20

Фаулз Дж. Аристос. Указ. соч. С. 9–11.

Джон Фаулз родился в 1926 году в городке Ли-он-Си, в графстве Эссекс, на юго-востоке Англии. Его семья (как, кстати говоря, и семья Миранды) принадлежала к преуспевающему среднему классу – отец занимался импортом табака и имел несколько небольших табачных магазинов. Как говорит о нем Фаулз в своей книге «Дерево» [21] , он никогда в жизни не читал романов, зато любил природу и увлекался философией, вырываясь тем самым из круга «бездумного большинства». В 1939 году Джон был послан учиться в Бедфорд – привилегированную частную школу для мальчиков, где у него проявился интерес к французской и немецкой литературе: эту стезю он и избрал, поступив в Оксфордский университет. Однако когда по новым университетским правилам стало

возможным специализироваться только в одной области (Джон Фаулз был тогда на втором курсе), он с удовольствием отказался от немецкого языка в пользу французского и литературы. Между окончанием школы и поступлением в Оксфорд он два года отслужил в морской пехоте, но войны 1939–1945 гг. уже не застал, она закончилась как раз тогда, когда его призвали в армию. Выйдя из университета с дипломом «второго класса» (Фаулз был не отличником – хорошистом), он работал учителем, сначала во Франции, в университете Пуатье – преподавателем английской литературы и так называемым носителем языка (1951), а затем, когда контракт ему не продлили, согласился поехать в Грецию, на остров Спетсаи, чтобы преподавать в частной мужской школе (1951–1952). Потом, до 1964 года, он работал в лондонских колледжах. В эссе «Я пишу, следовательно, я существую», опубликованном впервые в 1964 году, после выхода «Коллекционера», он говорит: «Десять лет назад я сделал свой выбор, решив стать писателем, – сделал выбор в экзистенциальном смысле этого акта; то есть мне постоянно приходилось делать этот выбор заново и жить в постоянной тревоге из-за обуревавших меня сомнений – а правильный ли выбор я сделал. Ведь я отверг гораздо более интересные возможности; я все поставил на одну карту – на этот выбор. Отчасти это был сознательный выбор экзистенциалиста, отчасти – зов крови, той самой – корнуольской [22] – четверти моего «я»; возможно, думаю я теперь, даже если бы ту мою книгу не приняли, если бы вообще никогда ни одна моя книга не была бы принята к печати, я был прав, построив жизнь в соответствии с этим выбором. Потому что меня окружают люди, не сделавшие – в этом смысле – собственного выбора: они позволили себе быть выбранными. Кого-то из них выбрали деньги, кого-то – символы высокого положения в обществе, кого-то – работа; и я не знаю, на кого из них грустнее смотреть – на того, кто понимает, что не сам выбрал, или на того, кто не понимает» [23] . До выхода «Коллекционера» Фаулзу приходилось писать урывками, «в свободное от работы время». Правда, решив взяться за этот роман, он бросает преподавание: «Я не думаю о себе как о человеке, который «бросает работу, чтобы быть писателем». Я бросаю работу, чтобы наконец-то быть» [24] .

21

Fowles John. The Tree. Lnd., 1979.

22

Корнуолл – графство на юго-западе Великобритании, историческая область, коренное население которой – кельты, говорившие на корнуолльском языке, теперь вышедшем из употребления.

23

Фаулз Дж. Кротовые норы. С. 28.

24

Фаулз Дж. Кротовые норы. С. 29.

Успех романа позволил ему поселиться в уединенном доме с садом в маленьком городке Лайм-Риджисе, в графстве Дорсет, что на юго-западе Англии, и целиком посвятить себя «игре в Бога» – творчеству. В том же эссе он пишет: «Я не хочу быть английским писателем, я хочу быть писателем европейским, то есть я сказал бы – мегаевропейским (Европа, плюс Америка, плюс Россия, плюс все те страны, где культура является по существу европейской). Этого требует вовсе не мое непомерное тщеславие, не попытка прыгнуть выше собственной головы, но простой здравый смысл. Какой толк писать для того, чтобы тебя читали только в Англии? Я даже и англичанином-то быть не хочу. Мой родной язык – английский, но я – мегаевропеец» [25] . Мы можем теперь с уверенностью сказать, что и эту поставленную перед собой задачу писатель выполнил с завидным успехом.

25

Фаулз Дж. Кротовые норы. С. 29.

Не боясь наскучить читателю обширным цитированием, приведу еще одну выдержку из все того же эссе: кто же лучше самого писателя может рассказать о его взглядах?

«Я чувствую, что основных социально-политических обязательств у меня три. Первое: быть атеистом. Второе – не принадлежать ни к одной из политических партий. Третье – не принадлежать к каким бы то ни было блокам, организациям, группам, кликам или школам. Первое – потому, что даже если есть Бог, человечеству безопаснее вести себя так, будто Его нет (знаменитый афоризм Паскаля наоборот [26] ); а второе и третье – потому, что свобода личности в опасности на Западе в той же мере, что и на Востоке. Преимущество Запада не в том, что здесь легче быть свободным, но в том, что если ты свободен, тебе не нужно притворяться, как это приходится делать за Железным занавесом, что ты не свободен» [27] .

26

Имеется в виду афоризм «Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать».

27

Фаулз Дж. Кротовые норы.

И действительно, Фаулз никогда не принадлежал ни к каким партиям, группам и школам (в том числе и литературным), но голосовал за лейбористов. В этом смысле художник в «Коллекционере» как раз и выражает взгляды автора. Интересно заметить, что в юности Фаулза увлекали социальные идеи Маркса, как-то он даже упомянул, что человечество ждет «созревания красных плодов на дереве, посаженном Карлом Марксом». Позднее он высмеет увлечение коммунизмом, особенно выразительно – в романе «Дэниел Мартин». Что же касается атеизма… Здесь тоже не все так просто. В этом же обильно цитируемом эссе автор высказывает убеждение, что Бога просто не может быть (вспомним последние страницы дневника Миранды!), однако, говоря о творчестве, он утверждает, что творить любому художнику, писателю в частности, помогает некая необъяснимая сила, рождающая вдохновение. «Я понимаю, что когда пишу хорошо, писать мне помогает не просто сумма накопленных знаний, умений, опыта: мне помогает что-то вне меня самого.