Коллекционеры смерти
Шрифт:
Я повернулся и посмотрел на него своими честными глазами.
– Нет, мистер Уолкотт. Эта маска прописана по моему адресу.
Я закрыл дверь, но перед глазами у меня еще долго стояла его озадаченная физиономия.
Глава 18
На следующий день был вторник. Уолкотт сообщил мне имя местной коллекционерки, Марселлы Байнес, «подходящей женщины с изысканным и тонким вкусом». Когда же я выразил удивление, что в этом участвует женщина, Уолкотт обвинил меня в предубеждении к слабому полу и напомнил о том, сколько женщин пишет серийным убийцам в места заключения, нередко
Байнес жила в многоэтажном кооперативном доме на берегу Мексиканского залива в Пенсаколе; это было достаточно далеко от Мобила, и я надеялся, что она не видела моей фотографии в «Реджистер». Я представился на входе, и привратник, найдя мое имя в списке приглашенных» разблокировал управление лифта, позволив мне подняться в пентхаус.
Не имея понятия о том, какую одежду честолюбивые коллекционеры вещей серийных убийц считают презентабельной, я напялил черный костюм, который берег на случай похорон, свадеб и прочих скорбных мероприятий, и намазал волосы чем-то, что осталось после Эйвы. Прическа моя теперь напоминала синтетический парик с глубоким следом от расчески. Я осторожно улыбнулся в объектив камеры над дверью и заговорил четко и отрывисто, что у некоторых ассоциируется с интеллектом.
– Меня зовут Кэрролл Рансбург. У меня назначена встреча с мисс Байнес. Она сейчас…
За открывшейся дверью предстала светлая и просторная комната, какую и можно было бы ожидать в доме богатой пожилой вдовы: изысканная мебель, прекрасные картины на стенах, широкое окно с видом на Мексиканский залив. Из-за двери появилась Марселла Байнес. Я решил, что ей было от шестидесяти до семидесяти; поверх простого синего брючного костюма на ней был белый кухонный передник, на шее – длинное жемчужное ожерелье. Ростом она была где-то около метра восьмидесяти, волосы подстрижены коротко и покрашены в ровный темно-рыжий цвет, контрастирующий с бледной кожей. Широкая улыбка мисс Байнес демонстрировала великолепную работу ее дантиста. Ее зеленые глаза искрились наслаждением, словно я был именно тем, чего она ожидала от сегодняшнего утра. Она взяла меня за руку и перевела через порог.
– Я так рада, что вы пришли, – сказала она. – Тост застрял.
– Простите?…
Я прошел за ней в сиявшую полированной медью кухню, где она подвела меня к тостеру на четыре тоста.
– Тост отказывается вылезать. Не могу понять, почему это происходит, но в последнее время это случается все чаще и чаще.
После мгновенного осмотра я обнаружил, что одна из проволочек в сетке для тоста согнута. Несколько ловких движений, и – опа! – тост выскочил наружу. Она зааплодировала, сверкая зубами, как прожектором.
– Огромное вам спасибо, мистер Рансбург. Я собиралась угостить вас икрой, и тут эта проблема с тостером. Присядьте, пожалуйста, и подождите меня секундочку.
Я прошел в гостиную и опустился на серый кожаный диван. Через минуту она вернулась уже без передника и поставила на низкий столик из красного дерева поднос: рубленые яйца с зеленым луком, тосты, ломтики лимона и горка серовато-черной икры.
– Угощайтесь, мистер Рансбург, bon app'etit.
Несколько последующих минут мы ели эти рыбьи яйца, заливали их шампанским и рассуждали о погоде. Она внимательно посмотрела на мои губы.
– У вас здесь крошка, яйцо, вон тут… Я сейчас уберу.
Ее палец коснулся моей губы, и я едва подавил желание отодвинуться. Рука ее пахла
– Ну вот, – сказала она, – красивый мужчина снова выглядит аккуратно.
Сидя на своем изящном стуле, она наклонилась вперед, уперев руки в чопорно сдвинутые колени.
– Насколько я поняла, вы в коллекционирования совсем новичок. Сколько времени вы уже занимаетесь этим?
– Год. Возможно, чуть меньше.
Она отклонилась назад, поднеся согнутый палец к подбородку.
– У вас есть какие-то знаменитости, чьи работы вас восхищают?
– Знаменитости?
– Даже у новичков должны быть свои любимцы. Расскажите мне, к чьему творчеству вы тяготеете? Кем восхищаетесь?
Я назвал имена нескольких серийных убийц и насильников, у которых брал интервью в тюрьмах. Выражение ее лица, когда она слушала меня, постоянно менялось. От одного имени она вздрогнула, при другом сморщила губы, при третьем подняла бровь, а следующее вызвало у нее удовлетворенную улыбку. Она протянула руку и похлопала меня по колену.
– Ах, но это же все современные игроки на площадке. Вы также должны изучать и нашу классику.
Я посмотрел на нее виноватым взглядом под названием «мое домашнее задание съела собака».
– Я работаю в группе изобретателей-разработчиков, дела идут очень успешно, но успех – вор времени. До классики у меня еще не дошли руки.
– Скажите мне, кто из них в большей степени очаровывает вас, кто вам ближе, если иметь в виду такие ощущения, как родство душ?
Мой выбор определился словами родство дуги.Был только один человек, отвечающий такому понятию, – мой брат, хотя бы как единственный кровный родственник. По крайней мере у нас с ним было общее детство. Фамилию я изменил, когда поступил в колледж, пытаясь разорвать нашу прошлую связь. Я взял себе имя художника, прославившегося изображением маленьких лодочек в бушующем море. Это сработало примерно так же, как если бы я поменял прическу. Поэтому я ответил:
– Джереми Риджеклифф.
Байнес резко встала и, пройдя через всю комнату, приклонилась к большому буфету. Она издали изучала меня немигающим взглядом.
– Объясните мне, почему вы назвали Джереми Риджеклиффа, – попросила она, и голосе ее прозвучал вызов. – Это очень интересный выбор для времени Дамерса, Корона и Гаци. [18]
Я изобразил сдержанный энтузиазм.
– Он не похож на других… у него,насколько я слышал, такой необычныйметод, ну… овладения.В его манере, думается, есть чувственность.
18
Знаменитые серийные убийцы.
Я увидел, как глаза ее на мгновение вспыхнули, а на губах мелькнула тень улыбки.
– Вы помните Чарли Чаплина, мистер Рансбург? Эту его роль Маленького Бродяги – прекрасного, озадаченного и деликатного, – все вместе в одном образе?
– Да, помню. По кинофестивалям.
– В моих глазах Джереми – такой же славный маленький чаплинский бродяга, слоняющийся между парками, библиотеками и фойе элегантных отелей, сидящий в ожидании прихода своей мамы, такой блаженно терпеливый, с неземным сочетанием печали и страстного ожидания на лице херувима.