Коллекционеры смерти
Шрифт:
– У этой женщины не было обычного имени. Все называли ее Калипсо.
Калипсо.
Я почувствовал, как сердце стучит у меня в ушах. Если она называла себя Калипсо еще до того, как приехала в Соединенные Штаты, можно предположить, что не Гекскамп создал эту систему кодовых имен. Сначала я думал, что эти прозвища были не более чем жеманством, вычурностью художественных натур. Потом мне пришло в голову, что давали их для того, чтобы разорвать связи людей с их прошлой жизнью, сделать их более зависимыми от Гекскампа. К тому же это обеспечивало анонимность внутри группы, когда она всплыла в Соединенных
– Вы знали молодую женщину по имени Мари? – спросил я.
Глаза Мими округлились.
– Мари Гилбо? Конечно. Славная маленькая Мари. Мы иногда называли ее «богачкой», потому что она получала стипендию от родителей, большие деньги, которыми она щедро делилась с нами. Все, что она должна была делать, так это не возвращаться домой, чтобы деньги продолжали поступать так же регулярно. Она шутила по этому поводу, но за этим смехом скрывалось глубокое страдание. Я думаю, это была ее особая боль.
Я хотел рассказать Мими, что Мари провела более тридцати лет в мире и спокойствии. Но она могла спросить меня, где Мари сейчас, а об этом мне говорить не хотелось.
Возможно, уловив мои мысли, вопросы стала задавать Денбери.
– А почему они уехали, Мими? Я имею в виду, Марсден, Калипсо и вся группа. По вашим словам, это произошло неожиданно.
Мари отвела глаза в сторону.
– Они забили до смерти человека.
– Кого?
– Я его не знаю. Странный мужчина из соседней мансарды. Ходили слухи, что он создает какие-то дикие, поразительные картины. Но он никого к себе не подпускал, этакий отшельник в центре Парижа. Он не ходил в нашу школу, не посещал кафе; все, чем он занимался, была только его работа. Марсден слышал об этом человеке о его фантастических полотнах и всегда приставал к нему, чтобы тот показал ему свои работы. Марсден был с ним уважительным и очень старался подружиться. И однажды этот человек привел Марсдена к себе в студию. После возвращения оттуда он не разговаривал ни с кем и неделю провел, запершись в своей студии с Калипсо.
Последовала долгая пауза. Мими Бадантье никак не могла унять дрожь в руках.
– А вскоре после этого я прочла в газете, что этого человека нашли у него в мансарде, ограбленного и жестоко избитого. Студия его была разгромлена, картины сожжены. Было написано, что он вряд ли выживет.
– Вы полагаете, что на художника напал Марсден?
– Группа. Некоторые из них.
– Но зачем? – спросила Денбери.
– Вероятно, художник каким-то образом обидел Марсдена, отнесся к нему с пренебрежением. У этого человека были плохие манеры. А если он унизил Марсдена, то могу представить, как его ярость могла… – Она не договорила, и голос ее замер.
– А что сделали вы? – спросила Денбери.
– Я испугалась, что, когда начнут допрашивать Марсдена, выйдут на меня, откроется моя связь с ним. Это приведет в ярость Анри. Я прикинулась заболевшей и две недели просидела дома. Когда я вернулась, группа уже исчезла. После этого я почти ничего не слышала об этом случае и не думаю, чтобы кто-то связывал его с группой Гекскампа.
«Может быть, так они впервые ощутили вкус крови», – подумал я. Легко избежав расследования в Париже, они, вероятно, приехали к нам уже с определенным мировоззрением. Вот и решили устроить кровавый банкет на юге Алабамы.
– Кто поехал с Марсденом, Мими? – спросила Денбери. – Кто еще исчез,
Мадам Бадантье вытирала ладонью слезы на щеках.
– Молодая девушка из Швейцарии, Хейди. Вечно ноющий юноша по имени Рамон. Позднее я снова видела его я Париже. Он был отвергнут группой за пристрастие к наркотикам; когда я встретила его, он уже стал законченным наркоманом– Думаю, он умер. Там была женщина по имени Джулия. Была испанка, Бонита; Терри, американка… И, разумеется, Мари Гилбо, которая готова была сделать для Марсдена все, что угодно, даже после того, как он был очарован этой Калипсо. Впрочем, они все были на это готовы.
– Это был весь состав группы? – спросил я. – Вы никого не упустили?
Мими задумалась.
– Да, еще была женщина по имени Нэнси, француженка. Она была странная, походила на хиппи – распущенные волосы, колокольчики, четки. У нее был прекрасный голос, и она много пела. – Мими помолчала, потом добавила: – Апельсины.
– Что?
– Нэнси была первой вегетарианкой, которую я встретила в своей жизни. Только фрукты и овощи. Она обожала апельсины. Дважды в день она съедала по одному апельсину. Это у нее было как ритуал.
– Извините меня, я должен срочно позвонить. – Я встал, голова у меня кружилась, в ушах стоял гул.
Глава 40
Никого из тех, кто был мне нужен, в участке не оказалось, поэтому я оставил короткое сообщение для Гарри об Апельсиновой Леди и ее связи с Гекскампом, надеясь, что эта информация позволит ему переговорить с Роем Трентом и, возможно, придаст расследованию более точное направление.
Ни мне, ни Денбери есть особо не хотелось, поэтому мы умеренно, но вкусно перекусили в тихом маленьком ресторанчике. Мы чувствовали себя перегруженными новой информацией и хотели, чтобы она как-то улеглась в наших головах. А пока можно было получить удовольствие от последних нескольких часов пребывания в Париже. Денбери переводила надписи на витринах, обрывки услышанных разговоров. Остававшиеся у нас евро мы разбросали по шляпам и футлярам уличных музыкантов. Незаметно мы удалились от центральных кварталов и оказались на освещенной фонарями улице с трех– и четырехэтажными кирпичными домами. Вечерние сумерки быстро густели, и в витринах ломбардов и булочных, музыкальных и цветочных магазинов почти одновременно загорался свет.
Вдруг Денбери резко остановилась и схватила меня за руку.
– Посмотрите туда. – Она показала на ряд больших окон третьего этажа в здании на противоположной стороне улицы. Под доносившуюся оттуда мягкую оркестровую музыку за полупрозрачными шелковыми занавесками двигались какие-то тени.
– Похоже на привидения, – сказал я.
Денбери потянула меня за руку.
– Давайте проверим.
– У нас есть другие дела, которые…
Но я был уже в ее власти, и она потащила меня через улицу, уворачиваясь на ходу от машин и велосипедистов.
– Вот, – сказала она, показывая на вывеску возле двери: «ACAD'EMIE DE LA DANCE CLASSIQUE». – Это академия танца. Классического.
– Впечатляет.
Она потянула меня вверх по лестнице, откуда лилась нежная мелодия вальса;
– Пойдемте, Карсон. Не упирайтесь.
– Денбери, вы что, с ума…
Но мы уже взбирались по мраморным ступенькам: одной рукой она держала меня за рукав, а другой хваталась за перила. Мы дошли до двери наверху, и она решительно ее открыла.