Коллекция страха
Шрифт:
— В этой части аббатства нет освещения? — спросил Киммель.
— Только не для матери-основательницы, — ответила матушка О’Сайрус и заметила подозрительный взгляд Стейнекера. — Она не выносит света.
— Почему вы держите ее взаперти?
— Она, при всем нашем уважении, пугает других сестер, герр фельдмаршал. — Странные слова заставили офицеров переглянуться. Монахиня это заметила. — Не поймите неправильно, она истинный дар Божий. Сестры святого Игнациуса живут лишь для того, чтобы присматривать за ней. Наш орден много лет несет свое бремя.
Стейнекеру
— Предупреждаю, старуха: если ты думаешь, что можешь завести нас в ловушку, любой неверный шаг твоих гусынь приведет к жестокому сопротивлению.
— Примите мои искренние извинения, герр фельдмаршал, но это я должна предупредить вас. — Она дошла до конца коридора и вставила свой канделябр в железный крюк, торчавший из стены у массивной двойной двери. — Было время, когда мать-основательница говорила с почившими святыми, чтобы ответить на вопросы папского значения…
Стейнекер прервал ее:
— И почему наша разведка доложила, что его святейшество, ваш Папа Римский, использует вашу тварь в самых разных делах?
— Но с годами она росла, — предупредила монахиня. — И ее силы росли вместе с ней, силы, которые больше не ограничивались простым общением с мертвыми. — Она смолкла, когда Стейнекер прижал ее к двери. — Вы спросили, почему мы открыли перед вами ворота? Чтобы открыть их, требуется двенадцать человек, открыть створки можно только вручную. — Она смотрела уже не на Стейнекера, а на всех солдат. — Мы не открывали ворота, господа. Мать-основательница впустила вас.
Стейнекера это не впечатлило.
— Так почему мы не видели ее там?
— Потому… — начала она и запнулась. Внезапная тишина сделала следующую фразу еще более зловещей. — Ей не требуется выходить, чтобы ворота открылись.
— Хватит разглагольствовать, сестра. Откройте дверь, — приказал Стейнекер.
— Вас атаковали люди из снега? Мы не посылали их, чтобы вас остановить! — Она повернулась к нему, но Стейнекер уже дергал за железную ручку двери. Дверь была закрыта. Монахиня продолжила шепотом: — Мы даже не знали о вашем приближении.
— Откройте дверь, сестра.
— Она знала. Мать-основательница. Она подняла их из снега, в котором они упокоились, и отправила их остановить вас!
И тут Стейнекер впервые заметил в ее глазах страх. Но боялась она не его.
Она боялась того, что за дверью.
Это ему не нравилось, и, чтобы не выдать волнения, Стейнекер шагнул назад, к солдатам и молодому Гансу, прошептав последнему на ухо:
— Возвращайся в обеденный зал. Найди Герхарда, пусть сообщит наши координаты по радио. Скажи, что нам может понадобиться подкрепление.
Стейнекер схватил канделябр у сестры Мэри Рут и передал адъютанту. Ганс и кольцо света растворились в темноте коридора, а Стейнекер вернулся к матушке О’Сайрус.
— Открывай.
— Существует протокол общения с ней, — сказала она.
Стейнекер обернулся к оставшимся пятерым солдатам.
— Если
— Если вы позволите мне вести разговор с ней, вы окажете себе немалую услугу. — Матушка О’Сайрус вставила ключ в замочную скважину. Он оттолкнул ее и сам повернул ключ. Древний механизм щелкнул, Стейнекер ухватился за массивные железные ручки и потянул дверь на себя. Ржавые петли завизжали, как свинья под ножом, и дверь раскрылась. За ней было огромное темное помещение.
Лунный свет из высоких прямоугольных окон заливал огромную фигуру в нескольких метрах от входа. Стейнекер взял канделябр настоятельницы и шагнул вперед, к силуэту. Только тогда он смог оценить истинные размеры существа, сидевшего в центре комнаты.
Мать-основательница была не только невероятно старой, она была огромной.
Примерно в три раза больше любого нормального человека, невероятно оплывшая женщина неподвижно сидела на деревянном кресле такого размера, что у Стейнекера перехватило дух. Солдаты уставились на нее с изумлением. Огромная голова основательницы склонилась вперед, как во сне, толстые седые пряди волос были спутанными и грязными, как швабра. От громкого храпа массивные плечи поднимались и опадали, и видно было, что к полу мать-основательницу приковывают толстые ржавые цепи.
В первый миг Стейнекер просто не мог найти слов.
— Почему она прикована?
— Она иногда нападает… на некоторых сестер, — прошептала матушка О’Сайрус.
— Но она же не может двигаться.
— Она кусает их, герр Стейнекер, когда они подходят кормить или купать ее.
— Она безумна?
Матушка О’Сайрус сказала что-то на латыни, затем перевела:
— Она блаженная.
Изумленные офицеры подошли ближе, словно пытаясь убедиться в существовании такой странной человеческой мутации.
— Разбудите ее, — велел Стейнекер.
— Она никогда не спит.
— Докажите, что эта старуха и есть ваш некромант, — прошипел он, — и что вы не пытаетесь выставить нас дураками!
— Вы видели ее силы, — сказала матушка О’Сайрус.
— Я сказал, докажите мне, что это именно та тварь, что нам нужна! Скажите, что мы желаем с ней поговорить!
— Она слышит каждое наше слово, герр фельдмаршал, поверьте. Но она делает лишь то, что желает. Она не станет давать представления, как мартышка на цепи.
— Она и так на цепи, сестра! И если она делает только то, что захочет, пусть либо захочет со мной говорить, либо увидит, как я убиваю ее орден. Сержант Киммель, пристрелите старуху.
Киммель посмотрел на него.
— Приказываю! — рявкнул Стейнекер.
Сержант поднял «Люгер» и направила на сестру Мэри Рут. Заметил, как лихорадочно дрожат ее руки, и перевел пистолет на другую.
— Которую из старух, герр фельдмаршал?
— Да любую же, идиот!
— Не стоит этого делать, герр Стейнекер, — предупредила матушка О’Сайрус. — Мать-основательница любит поучать. Особенно по поводу заповедей.