Колокол. Повести Красных и Чёрных Песков
Шрифт:
— Видишь, как хорошо решил все наш человек Авез!
Табунщик повернулся и, не сказав ни слова, пошел от дома.
За неделю до открытия школы чья-то юрта появилась в трех верстах от укрепления, вниз по Тургаю. Зимой не принято было кочевать, и он поехал посмотреть, кто же это приехал из степи. В юрте горел огонь, десятка полтора лошадей ходили в тугаях. Войдя, он увидел Авеза Бердибаева. Жена возилась с едой, пятеро детей сидели рядышком у котла. Самый старший — Нургали встал, освобождая ему место.
— Здесь буду жить! — сказал Авез Бердибаев.
И сколько он ни пытался узнать, почему тот ушел от родичей
Нургали Авезов учился хорошо: по двенадцати баллов за все предметы поставила ему комиссия. Таких было еще трое: Беримжанов первый, Жальмухамед Жангожин и Мухамеджан Ахметжанов. О том, что люди всегда говорят одинаково, если боятся, Нургали Авезов сказал по-русски.
Он задержался после экзамена в школе: наставлял детей, что собирались уезжать на вакацию в свои кочевья. Когда шел он к комендантскому управлению, то увидел пьяного сотника Носкова. Пошатываясь, тот загораживал ему дорогу:
— Экзаменат, значит… Хор-рошо!
В голосе сотника была злоба. Что-то важное сходилось на его школе.
6
— В наличии имеется двадцать семь офицерских в штаб-офицерских чинов… Двести сорок два нижних чина при тридцати четырех унтер-офицерах. Также в отдельном казачьем эскадроне состоит… Двое больных в лазаретном содержании… Никаких происшествий на постах не случилось!..
Есаул Краснов опустил шашку. Яков Петрович утренние и вечерние доклады дежурного офицера принимал с неукоснительностью. Разве что двойное гарнизонное построение отменил, которое было при бароне. Лекарь Кульчевский сидел при комендантском столе, и Алтынсарин что-то делал возле шкафов.
Золотой с синим портрет государя висел на побеленной стене, а в углу икона победоносного Георгия. Через дверь видны были плуги, косилки, веялка, сложенные в передней. Их привезли с осенним обозом для ознакомления инородцев с европейскими методами хлебопашества.
— Рапорт принял комендант Оренбургского укрепления подполковник Яковлев…
Есаул вложил шашку в ножны, зевнул и, сев на скамью, стал смотреть, как Алтынсарин складывает на полку в шкафу книги. С приездом Яковлева, на манер топографов в Оренбурге, офицеры вскладчину выписывали журнальные книжки, а также газеты из Петербурга и Казани. Алтынсарин наблюдал за ними, выдавая по очереди. Только квартирмейстер Краманенков по скупости да сотник Носков по темноте души не участвовали в подписке.
— Не могу что-то я понять, Иван Алексеевич… — Краснов всякий разговор на книжную тему начинал такими словами. — В достойных журналах ругают графа Толстого, что про казаков больно гладко все описал. Я ведь сам ставропольский казак, сюда за историю перевели. Так очень даже проникновенно он про нашу жизнь пишет. Можно сказать, сокровенное увидел.
— Господа, не желаете ли в карты?.. Эй, Семенов, подать колоду!
Есаул пошел к столу. Алтынсарин будто не слышал слов коменданта и продолжал возиться у шкафа.
— Ладно, мирза, уж не обижайтесь на старое! — настаивал Яковлев. — Садитесь ко мне в пару!
Алтынсарин нехотя сел за стол. Первую партию выиграл, и Яковлев удовлетворенно тер руки. То была старая болезнь топографов — карты. Все начиналось со второго робера.
— Ну куда… куда вы валета крестового несете,
— Я докладывал вам, Яков Петрович, что не талантлив в игре, — спокойно отвечал Алтынсарин.
— Да кой черт тебе талант… Ворон считаете! — взорвался Яковлев.
Алтынсарин вдруг опустил карты, сильно побледнел.
— Чего… Что это с вами, Иван Алексеевич?
Яковлев озадаченно опустил карты. Алтынсарин всегда с полным спокойствием относился к карточным разносам коменданта. Однако теперь он даже отвернулся к окну. И вдруг все услышали дальнее металлическое звяканье. Оно приближалось, и ясно обозначился звук колокольца.
— Кто бы мог в эту пору?
Все встали из-за стола. Лишь Алтынсарин все сидел, не отводя от окна взгляда. Ржанье и звон оружия раздавались на улице. Дверь распахнулась и вошли сразу три человека. Один, в сизо-голубой шинели, шагнул к коменданту:
— По-видимому, честь имею видеть перед собой подполковника Яковлева?
Тот молча наклонил голову.
— Подполковник Пальчинский с особым поручением… Надеюсь, господа поймут…
В худом тонкогубом лице приезжего была значительность. Тем не менее, было видно, что он не из строевых офицеров. Даже руки держал в постоянном движении, не прижимая к бокам.
— Дозвольте представить офицеров и чинов укрепления. — Яковлев явно не замечал высказанного приезжим желания остаться наедине. — Лекарь Кульчевский… Есаул Краснов… Учитель здешней киргизской школы Алтынсарин…
— Весьма рад. — Пальчевский скользнул взглядом только по Алтынсарпну и махнул рукой на приехавших с ним ротмистра и другого — в статском платье. — Это мои люди.
В следующий день уже с утра все трое сидели в комендантском правлении, а на улице, рядом с постом, стоял еще солдат из их сопровождения. Всякий раз бегал туда к ним интендантскпй офицер Краманенков, вызывались разные люди. Подполковник Яковлев ушел на весь день с солдатами на учения.
Потом на три дня подполковник по особым делам Пальчинский уезжал в степь, возвратился с каким-то киргизом, которого казахи везли под конвоем. Остановился он в доме султана Джангера, и туда тоже приезжали какие-то киргизы.
Во второй день пребывания в укреплении Пальчинский собрал к себе четырех старшах офицеров гарнизона. Говорил он, сняв перчатку с одной руки и слегка ею играя:
— В это время, господа, когда Россия двинулась в Азию, с особенной бдительностью следует наблюдать за состоянием патриотического духа в войсках, а также за направлением умов в инородческой массе. Тут надлежит опереться на благонамеренные, традиционные элементы. И в таком случае недальновидно будет разрушать вековой уклад киргизской жизни. Наши цели здесь совпадают с патриотическими желаниями главенствующего в степи слоя. Тем более с учетом того, что с продвижением наших войск к Ташкенту мы становимся внутренней губернией… Следует знать, господа, также урок известных казанских событий. Там начиналось, можно сказать, с безобидных вещей, с библиотеки… [75]
75
Казанские волнения 1863 года среди студентов и в войсках («Казанский заговор»).