Колокола Бесетра
Шрифт:
В последние недели погода была на удивление мягкой. Впервые в жизни Могра увидел, как на деревьях (тех, что растут во дворе) набухают почки.
Он следил за их сокровенной работой, за усилиями, с которыми еще слабенькие листочки пытались высвободиться из своей коричневой тюрьмы. Он провел столько часов, наблюдая за ними, что теперь в голове у него живая картинка, напоминающая снятый замедленной съемкой фильм.
В первый и последний раз. Вскоре у него не будет свободного времени, чтобы наблюдать за почками. Могра и думать о них забудет.
Дни
Похоже, он поправляется быстрее, чем предполагалось; в иные дни это огорчает, а в иные он наоборот раздражается, что дело идет так медленно.
Он уже может опираться на правую ногу и шевелить пальцами правой руки, на которые смотрит, впрочем, безо всякого трепета.
Нередко Могра сердится на м-ль Бланш и не скрывает этого. Теперь она стала чаще оставлять его одного в течение дня. Бегает поболтать с другими медсестрами? Или улучает минутку-другую, чтобы встретиться с доктором Гобе, практикантом в очках с толстыми стеклами?
Но она же на службе и должна отдавать больному все свое время. Настроение у нее теперь тоже далеко не всегда такое уж хорошее, и Могра готов пожалеть, что ставил ее так высоко. Женщина как женщина. Он даже чуть ли не доволен тем, что она стала немного меньше о нем заботиться.
26 февраля он сделал очередную загадочную запись, которая на сей раз касается м-ль Бланш.
«Свекровь».
В тот день они разоткровенничались. И все благодаря Лине, которая выглядит более уравновешенной и стала меньше пить.
— Вы поступаете очень правильно, — сказала медсестра, словно была в курсе его отношений с женой. — Ей нужна поддержка.
— А вам? — отозвался Могра.
Она зарделась, но потом расхохоталась.
— Так вам рассказали?
— Никто мне ничего не рассказывал.
— Значит, сами догадались?
— Почему вы не поженитесь?
— Нам придется ждать годы и годы. Он живет с матерью, которая очень нездорова. Его финансовое положение тоже не блестяще: все свое время он отдает больнице и исследовательской работе и отказывается от частной клиентуры… Как большинство женщин, которые прожили трудную жизнь, его мать очень ревнива и не способна жить одна. Молодую хозяйку она тоже не потерпит…
Могра слушает, но никаких выводов не делает. Все это должно отложиться в голове, и — как знать? — быть может, когда-нибудь из подобных мелких фактов и впечатлений сложится целая картина?
И тогда он поймет. Но что? Что он ищет, словно блуждая в потемках? И не слишком ли для этого поздно?
Могра уже меньше сердится на медсестру за то, что она оставляет его наедине с собственными мыслями. Он на нее не в обиде.
«В очереди».
Ему предстоит большой день. О нем много говорилось заранее, но он не испытал ни малейшей радости.
Напротив. М-ль Бланш вкатила его в просторный лифт, в котором его, когда он был без сознания, поднимали сюда в первый день, а потом еще раз возили
На сей раз Могра вывозят во двор, и он видит вблизи старичков, которые обращают на него не больше внимания, чем больные из общей палаты.
Его поражает размер зданий, где занимаются, в сущности, не такими-то уж важными вещами. Не принижают ли они его? Он до сих пор был, да и сейчас является лишь частью большого целого.
Некоторое время назад Могра пообещал себе сосчитать окна в больничных зданиях, когда представится возможность. Но их слишком много, так же как и дверей, пронумерованных лестниц, коридоров, больных, которые ждут перед различными кабинетами, мужчин и женщин в белом, которые бегут неизвестно куда.
Он пересекает двор, проезжает под одной из арок — их здесь несколько — и оказывается в маленьком дворике, перед постройкой, напоминающей гимнастический зал.
Это и есть гимнастический зал, в котором восстанавливают утраченные функции, и ему придется учиться здесь пользоваться своими руками и ногами.
А он-то думал, что это будет происходить один на один с врачом, точно так же, как в первый период болезни. Сразу за дверью за столом сидит медсестра и при появлении очередного больного сверяется с машинописным списком.
— Могра?.. Минутку… Первый сеанс?
М-ль Бланш оставляет его в проходе и что-то объясняет ей вполголоса, и Могра становится страшно, что кто-нибудь из больных, которые тащатся мимо на костылях, ковыляют или шагают, выбрасывая ногу вбок, перевернет кресло.
Его подвозят к параллельным брусьям, стоящим посреди зала. На полу нарисованы большие черные и белые квадраты, словно это шахматная доска.
Перед брусьями тянется очередь из мужчин и женщин.
— Нам придется подождать, — шепчет м-ль Бланш.
Он не стоял в очередях более тридцати лет, а вот тут приходится.
Некоторые больные пришли сюда сами, причем явно не в первый раз. Большая часть женщин уже в летах. Могра обнаруживает лишь двух молоденьких, но обе они дурнушки.
Не то врач, не то практикант направляет больных к брусьям, и каждый, цепляясь за них руками, старается идти прямо. Больше всего Могра поражается тому, с какой серьезностью и отрешенностью во взгляде они это делают.
Это могло бы показаться игрой, но все прекрасно понимают, что явились сюда не играть. Больные толкаются, борются за место. Хладнокровно следят, как получается у других.
Насколько он может судить, большинство здесь принадлежит к среднему или даже к бедному классу, с которым он уже давно прекратил какое бы то ни было общение.
— Могра! — Это вызывают его.
М-ль Бланш, помогая выбраться из кресла, шепчет:
— Теперь ваша очередь. Смелее!
Здесь она уже не может вмешаться. Она привезла его сюда и отдала на попечение специалистов.
— Руки на брусья… Вот так… Большой палец в сторону… Нет, вы можете отставить его еще дальше!
Так страшно бывает, наверное, детям, когда он учатся делать свои первые шаги. Жаль, никто этого не помнит…