Коломбине дозволено все

Трускиновская Далия Мейеровна

В середине рабочего дня у корректуры обычно выпадало около часа свободного времени. Оно употреблялось на буфет, торчание перед зеркалом, блуждание по редакции – словом, крайне бестолково.

В это никчемушное время Лариса и Марианна направились вдвоем к редакционному туалету. Корреспондент Елена зловредно обогнала их и скрылась за дверью. А навстречу по коридору шли Кологрив, редактор и какие-то незнакомцы. И в тот момент, когда все оказались возле заветной двери, из-за нее раздался умопомрачающий визг.

Мужчины остановились с разинутыми ртами, и при этом оказались в глупейшем положении –

черт его знает, что там стряслось, а кинуться на помощь корреспонденту Елене никак невозможно – на двери крупно намалевана запретная буква «Ж». Лариса и Марианна тоже замерли от изумления, а потом Лариса кинулась на помощь, ибо хоть корреспондент Елена и была врагом корректуры «номер один», но явно попала в беду.

Марианна вскочила следом, и картину они увидели такую.

Елена в полуобморочном состоянии привалилась к стенке, а в бачке что-то остервенело плюхалось и возилось. Вдруг над фаянсовым краем, там, где кусок крышки был отбит, мелькнуло блестящее, вроде бы в чешуе, вроде бы щупальце, и коллегам стало жутко.

Но были уже в Ларисиной судьбе белые мышки! Мужественно схватила наша героиня палку от швабры и сбросила ею крышку с бачка.

Тут в туалет ворвалась Зоя, с необъяснимой отвагой склонилась над бачком и стала там что-то ловить полиэтиленовым пакетом.

Лариса заглянула и увидела здоровенного карпа. Вода постепенно наполняла бачок, карп успокоился и дал себя поймать.

Вышли из туалета в следующем порядке – впереди Лариса, за ней Зоя с пакетом, за Зоей прикрывающая отступление Марианна, а уж за Марианной – еще не пришедшая в себя Елена. У двери столпилось, наверное, полредакции, и раздавались возгласы вроде «Опять эта корректура!», «Сладу нет с этой богадельней!» и тому подобные.

Редактор попросил Ларису к себе в кабинет, где в присутствии Кологрива перечислил все корректурские прегрешения. Фигурировали там и чемпионат по катанию на роликах, затеянный вечером в редакционном коридоре, и таскание стаканов из типографского буфета, и громогласное исполнение оперных арий в рабочее время.

Очень не понравилось это Ларисе. Редактор отрицал ее женское право на маленькие шалости. А Кологрив соглашался. Но быть старым боевым конем Лариса более не желала! В ее ответной речи фигурировали обещанный и не купленный для редакционных нужд холодильник, несоблюдение типографией рабочего графика, создающее корректуре часы вынужденного безделья, и наглость мальчиков из секретариата, отношения к карпу, правда, не имеющая, но давно требующая возмездия.

Свою подчиненную Зою Лариса стойко выгораживала, ибо куда же девать матери семейства купленную по дороге на работу рыбину, как не в емкость с холодной водой? А если это воспрещается, так не посоветует ли товарищ редактор, чем Зое кормить семью – может быть, покупной жареной рыбой, от которой ее сиамский кот и тот нос воротит?

Говорила об этом Лариса и чувствовала, как злая улыбка раздвигает ее заалевшие, словно шиповник, губы, и меняется лицо – быстрая кровь бьет изнутри в щеки, и в глазах прорезается нестерпимый зеленый блеск! И весело ей было от этого, так весело, как никогда в жизни.

Словом, если бы не коломбинский азарт, не видать бы Ларисе победы и ошарашенного лица редактора, выразившего на прощание надежду, что в этот месяц корректура

выполнила свой план по редакционным переполохам.

Но в корректорской Лариса появилась уже с каменной физиономией, из чего подчиненным следовало понять, что ей надоело расхлебывать заваренные ими каши, и они яростно взялись за работу.

Соймонов вечером не ожидался. Он жил с родителями, которые, невзирая на то, что брак с Ларисой был делом решенным, принимались иногда настаивать на соблюдении приличий.

Знай Лариса, чем обернется для нее эта ночь, она бы, наверное, дозвонилась до Соймонова и вызвала его к себе. Но промолчала ее интуиция, когда к концу смены Людмила попросилась переночевать – к ним-де гости приехали, в доме теснота, мама так прямо и велела – переночуй у кого-нибудь из подружек.

Поскольку Людмила неоднократно у Ларисы ночевала, не было никаких оснований отказывать ей и на этот раз. Тем более, что Лариса надеялась пронюхать какие-нибудь подробности их романа с Кологривом.

И пронюхала!

Людмила изнемогала под тяжестью тайны – Кологрив требовал конспирации. Никому в корректуре она не могла рассказать о своем романе. А смертельно хотелось! Но слушательницу Людмила выбрала самую неподходящую.

Увы, Лариса, на рабочем месте так язвительно комментировавшая газетные штампы, сама погорела именно на штампе. Видимо, если с полуночи до рассвета слушать одно и то же, критическое восприятие притупляется. Много было восторгов, но два слова втемяшились Ларисе в голову и били по мозгам – «море нежности».

И эта последняя капля переполнила чашу. Лариса не сообразила, что вышеописанное море омывает Людмилу лишь два-три раза в месяц, и что для неопытной Людмилы все на свете в этой ситуации сойдет за «море нежности». Штамп победил! Ларисиной гуманности хватило лишь на то, чтобы покормить соперницу завтраком, а после этого она мрачно констатировала, что угрызения совести молчат и руки развязаны.

Пока Ася тщетно звонила ей и посылала на поиски Дениску, Лариса свирепо приводила в порядок Никину обитель. Она сдала всю бутылочную коллекцию и купила себе и Нике по две пары самых дорогих колготок. Она вымыла окна и постирала гардины. На остаток бутылочных денег купила горшки с цветами и декорировала подоконник – сильно при этом сомневаясь в агрономических талантах Ники. Ох, не стоило Кологриву разбрасываться лошадиными титулами – Лариса-таки закусила удила. Напоследок она выстояла в очереди за растворимым кофе, и лишь к вечеру присела на диван и обозрела плоды трудов своих.

ЛАРИСА. Значит, послезавтра. Утром приду и сделаю тебе прическу.

НИКА. По-твоему, мне нужна прическа?

Она приподняла роскошные волосы и подбросила их вверх.

ЛАРИСА. Годится. Значит, настраивайся.

НИКА. А зачем? Главное – импровизация.

ЛАРИСА. Ты, пожалуй, наимпровизируешь…

НИКА. Коломбине дозволено все!

И позавидовала при этом Лариса, этак легонечко позавидовала ее беспечности и царственности, очаровательной беспроблемности и кокетливым башмачкам со старинными пряжками, а тут уж шаг оставался до того, чтобы примерить на себе все эти разноцветные доспехи, и осанку, и гордый поворот милой замаскированной головки с черной бархоткой на шее, и треуголку набекрень…