Коломяги и Комендантский аэродром. Прошлое и настоящее
Шрифт:
Как и до революции, центром притяжения всей округи оставался храм Св. Дмитрия Солунского. Многие коломяжцы сохраняли верность традиционным ценностям, несмотря на провозглашенную властями борьбу с религией и воинствующий атеизм. Заслуженным уважением коломяжцев пользовался настоятель храма протоиерей Иоанн Лебедев, занимавший этот пост еще с дореволюционных времен.
«Как мы любили праздники Христовы! — вспоминала о своем детстве Александра Николаевна Полировнова, которая в 1920-е годы пела в церкви (ее отец, Николай Иванович Шишигин, тогда же был членом церковной „двадцатки“). — Они освящали суровые трудовые будни, наполняли жизнь высоким смыслом». На Рождество служба в храме начиналась в четыре часа утра, затем подростки шли из дома
Мария Яковлевна Сморчкова (ур. Шишкина). Фото 1910-х гг. из семейного архива А.Г. Паламодова — внука М.Я. Сморчковой
В праздник св. Георгия Победоносца скот после зимы впервые выводили на траву.
«В нашей семье было две лошадки, коровушка, да и у многих других так, — рассказывала А.Н. Полировнова (ее воспоминания приведены в книге, посвященной 100-летию храма и изданной в 2006 году). — И вот в праздничный день у церковной ограды собирался целый табун. Крестьяне чистили до блеска своих любимцев, наряжали: привязывали к гривам бантики, яркие ленточки. И пока шла литургия, кони стояли не шелохнувшись. А потом батюшка кропил их святой водой, освящал поля, сенокосы. И какая благодать, ликование раздавались тогда по всей округе...
На Преображение из церкви выходил большой крестный ход и разделялся на два потока: один двигался по нашей 3-й линии, второй — по Полевой улице. У каждого дома стояли столик, иконка, букет цветов. И у каждого дома священник служил краткий молебен — никого не оставляли без радости в этот чудный день. Впереди на носилках несли икону Преображения. В конце Коломяг, под горой, ручейки крестного хода соединялись. В районе озера Долгое, на выгоне, ждали своего часа коровки. Туда приходил батюшка и кропил святой водой все стадо. За крестным ходом следовали повозки с арбузами, яблоками.
Во время масленицы молодежь каталась на лошадках с бубенчиками. В последнее перед Великим постом воскресенье, строго до четырех часов дня, веселье затихало. В храме начинался чин прощения. Многие сельские любители выпить записывались в церкви на пост, давая обет трезвости».
Первый настоятель церкви Св. Дмитрия Солунского протоиерей Иоанн Лебедев (в центре) и священник Петр Пигулевский (во втором ряду, второй справа) с крестьянским хором. Фото начала XX в.
Как и прежде, в коломяжский храм приходили семьями в дни больших праздников, крестили детей, венчали молодоженов, провожали близких в последний путь. Такое положение, естественно, не устраивало новые власти, которые видели в коломяжском храме потенциально опасный очаг «инакомыслия». В книге, посвященной 100-летию храма, приводится «подписка» настоятеля Иоанна Лебедева от 18 августа 1922 года, данная им заведующему церковным столом Иванову. В ней он писал: «Беседы, а равно и другие какие-либо сборища, помимо церковных служб, без разрешения указанного отдела обязуюсь не устраивать, предварительно подав заявление за трое суток. Сборища, собранные без разрешения, будут приравниваться к нелегальным, и поэтому буду нести за уклонение заслуженную кару по всем строгостям законов Российской республики».
Согласно большевистскому декрету «О свободе совести», всю ответственность за приходскую жизнь несла «двадцатка» — группа жителей численностью не меньше двадцати человек. На нее возлагались
Местному Совету рабочих и крестьянских депутатов подчинялся отныне распорядок пользования церковной колокольней. В частности, на ней запрещалось «совершение набатных тревог для созыва населения в целях выступления против советской власти».
Таким образом, власти делали все, чтобы контролировать практически каждый шаг церковного прихода, чтобы знать и контролировать умы и настроения прихожан. И тем не менее даже в таком бесправном и подчиненном положении церковь продолжала таить угрозу для тотального единомыслия, и власти искали любой повод, чтобы закрыть храм. Ведь тогда, в годы «воинствующего безбожия», достаточно было лишь коллективного письма «трудящихся» в соответствующие органы (инспирированного «сверху»), чтобы церковь была ликвидирована. Тем более что в окрестностях и в самом Ленинграде храмов оставалось все меньше, и церковь в Коломягах становилась местом притяжения для тех, кто продолжал исповедовать православную веру и не боялся делать это открыто.
До начала 1930-х годов продолжались знаменитые на всю округу коломяжские крестные ходы. Когда 13 августа 1931 года председатель церковной «двадцатки» Никонов обратился к инспектору по делам религии с просьбой разрешить устройство крестного хода 19 августа, то получил ответ: «Разрешается только в ограде церкви, если это связано с религиозным культом».
Чтобы найти повод для закрытия храма, в нем, к примеру, устраивались проверки церковного имущества (при этом выявлялись неучтенные «предметы культа»). Кроме того, на «двадцатку» возлагали задачи, которые и для нее были непосильными, а стало быть, это могло послужить поводом для закрытия церкви. 31 мая 1935 года комиссия Петроградского района предписала «двадцатке» капитально отремонтировать церковь, причем в перечне работ значилось 22 пункта, среди которых — зашить досками стены колокольни, частично перебрать голландские печи и т. д. Несмотря на огромный характер работ, их удалось произвести в полном объеме. Деньги на ремонт (более 6500 рублей) по крохам собрали прихожане, и в конце 1935 года приходской совет сообщал «о выполнении невыполнимого».
Тревожные слухи о грядущем закрытии храма ходили по Коломягам, но местные жители были едины в своем порыве не допустить этого. Поэтому, наверное, власти так и не осмелились пойти на ликвидацию церкви. Правда, колокольный звон по постановлению властей пришлось с 15 июля 1933 года прекратить. А 9 октября 1933 года инспектор особой части Леноблфинотдела составил акт, что девять колоколов церкви весом 175 пудов 33 фунта как «ненужное» имущество, согласно постановлению Совета народных комиссаров, подлежат зачислению в Госфонд.
По воспоминаниям коломяжского старожила Е.Н. Ладыгина, дедушка которого, А.С. Ладыгин, являлся первым церковной старостой в годы советской власти, «воистину, вся деревня оберегала церковь. Любая тревожная весть о всенародной святыне передавалась из уст в уста. И власти это знали и побаивались... Сплоченный был приход — жили как одна семья».
В книге, изданной к 100-летию храма Св. Дмитрия Солунского, опубликована выдержка из уникального документа 1937 года, проходившего прежде под грифом «оглашению не подлежит», — «анкеты по обследованию религиозного объекта», то есть церкви. «На богослужении третья часть присутствовавших становилась на колени, а крестилось большинство, — говорилось в „анкете“. — После миропомазания редкие, как из мужчин, так и женщин, целовали руку попа. Но характерно то, что из целующих руку попа было 7—8 молодых парней до 25-летнего возраста...»