Коломяжский ипподром
Шрифт:
Перелеты Париж – Мадрид, Париж – Рим, «Европейский круг» (Париж – Льеж – Утрехт – Брюссель – Лондон – Париж), победителем которого также стал Конно, Ницца – Корсика, Лондон – Париж...
События в авиационном мире, привлекавшие внимание общественности, следовали одно за другим. Были успехи, были неудачи. И жертвы тоже были.
«Падения, случающиеся вследствие недостатков постройки, учат ли они исправлению последних?» – задавался вопросом Попов в одной из корреспонденции.
«Военный французский летун поручик Людман, – писал Николай Евграфович, – недавно летел в Реймс, взяв пассажиром
– Это было первое завещание, написанное на аэроплане, – шутили французы; к счастью, летуны не разбились. Такое завещание при каждом падении было бы очень ценно, но, когда летун один, то некому писать последнее слово: летун занят, да и конец иногда наступает в несколько коротких секунд.
Надо говорить правду: роковые падения редко учат. Но падение с гибелью приходится одно на сотню благополучных, поучительных, и аэропланы улучшаются быстро, заметно.
Опасность лёта стала меньше теперь и продолжает уменьшаться не каждый год, а каждый месяц. Чуть не ежедневно видишь шаг вперед. И летуны, и аэропланы становятся лучше да лучше. Дайте пройти десятку лет – и лёт станет безопаснее езды на автомобилях».
Этот вывод Попова, в чем последующие поколения имели возможность убедиться, вовсе не был наигранным бодрячеством, этаким казенным оптимизмом. Сотни тысяч жертв «дедушки автомобиля», лихо бегущего по городским улицам и бетонно-асфальтовым лентам шоссе и автострад, – грустное тому подтверждение. Воздушные пути-дороги куда надежнее и безопаснее, чем земные.
Попов с удовлетворением отмечал очень быстрый рост скоростей аэропланов. Победитель Третьих международных состязаний на приз Гордон-Беннета, проходивших недалеко от Лондона 1 июля 1911 года, американец Уэйман на аэроплане «Ньюпорт» показал среднюю скорость 125,5 километра в час, но на отдельных участках она доходила до 135 километров!
«Словом, лети, летун, быстрее ветра, обгоняй сокола, оставляй далеко позади себя весеннюю ласточку!» – радостно восклицал по этому поводу Николай Евграфович.
И все же... Его тревожило, и весьма, одно немаловажное обстоятельство.
«Летать-то легко, – рассуждал он, – но опускаться на землю при быстром лёте трудно. Мы должны научиться подражать птицам. Ласточка, летая быстро, опускается на землю тихо. Во время быстрого лёта ее крылышки отгибаются назад, сопротивление воздуху сильно уменьшается. При спуске же на землю крылья широко раскидываются, и ласточка садится медленно».
Как использовать этот дар природы в технике? И возможно ли?.. Попов сообщает тут же, что одна из лучших фирм и два изобретателя уже «усердно работают» над системой откидных крыльев. Обсуждаются и другие варианты. Это очень важно. И конечно же дальнейшее наращивание скоростей аэропланов будет идти в паре с разработкой новых систем и способов их приземления, ибо наращивание скоростей в авиации – неизбежный и не знающий остановок процесс. Воздушная стихия, в отличие от земной, не ставит ему непреодолимых препятствий и заметно ощутимых пределов.
Это
21
В Ницце часто можно было видеть на Promenade des Anglais молодого мужчину с крупными чертами лица, тяжело опирающегося на массивную, украшенную инкрустацией палку. Передвигался мужчина с трудом, но всем своим видом старался показать, что это ни капельки не мешает ему, что все, абсолютно все – о'кей. Он был элегантно одет: светлый, отлично сшитый и модный костюм, ослепительной белизны рубашка с галстуком-бабочкой в крупный горошек, шляпа-канотье, лакированные штиблеты.
Мужчина любил погреться в лучах приветливого весеннего солнца. У него было множество знакомых, с которыми он охотно вел долгие беседы, да и незнакомые частенько раскланивались с ним, потому что они-то прекрасно знали в лицо триумфатора авиационных состязаний в Канне, знали о беде, постигшей его в Гатчине.
Он с жадностью и тоской наблюдал за аэропланами, которые часто летали над набережной. Летали одни, летали и с пассажиром: десять минут над Ниццей и морем до конца бульвара – двести франков. Тот, кто хотел прокатиться по воздуху до Монте-Карло, взглянуть сверху на казино со знаменитой рулеткой и вернуться обратно также по воздуху, платил две тысячи франков.
Летуны, совершавшие эти «круизы», зарабатывали недурно: от желающих расстаться со своими франками не было отбоя.
Щурясь от яркого света, Попов, если не был занят разговорами, размышлял чаще всего об одном и том же, что тревожило его последнее время особенно упорно: об этих самых франках, которые французы – и частные лица, и официальные правительственные инстанции, и предприниматели, не скупясь, без всякого нажима отдают на нужды авиации. Благодаря этому призы, устанавливаемые для тех, кто во имя авиации постоянно рискует жизнью и здоровьем, носят далеко не символический характер, что вполне справедливо.
Всякое новое, перспективное дело требует крупных капиталовложений, и делать их надо без долгой раскачки, вздымая волну всенародного энтузиазма, да как можно выше.
Французы это поняли сразу. Ну и немцы – те тоже не промах. В свое время (впрочем, совсем еще недавно) они сумели превратить строительство цеппелинов в важнейшее и истинно всенародное дело. Прижимистые гансы и шарлотты, привыкшие держать пфенниги в кубышках (боже, каких только по форме копилок не придумали они!), вдруг, как по команде, а может, и по команде, начали раскошеливаться, выкладывая свои заветные пфенниги на сооружение флотилии дирижаблей.
А теперь вот то же самое они устраивают с авиацией. Все общество и печать объявили строительство воздушного флота своим кровным делом и не жалеют на него ни денег, ни сил, ни энтузиазма. Следуя примеру французов, немцы решили организовать большой национальный круг полетов почти над всей Германией и тотчас же набрали, без раскачки и уговоров, 350 тысяч марок, причем это лишь на призы летунам, не считая прочих затрат. Принц Генрих, брат императора, возглавивший эту кампанию, собирает миллионы!