Колония нескучного режима
Шрифт:
Ну и самое последнее, наконец. Есть замечательная идея проекта, привидевшаяся автору ночью, в детдомовской кровати. Гвидон это понял сразу, как только открыл утром глаза. И шёл в исполком уже с готовой композицией будущей скульптуры. Это будет женщина, но не мать ребенка в прямом смысле. Не родительница. Скорее это будет образ Родины в женском обличье, прижимающей к своей груди голову девочки. Сама девочка стоит рядом, босая, обхватив тонкими ручками женщину вокруг талии. Обе замерли на миг в порыве спасительной надежды и любви. Натура — в рост с четвертью. И надпись: «Детям войны». Всё.
Замысел был принят без замечаний. Единственно спросили: а почему ваша девочка босая? Гвидон взял паузу, потом с лёгким
— Время послевоенное, с обувью в стране было неважно. Ну и заодно образ единения с землёй Отечества, как говорится «мать — сыра земля».
Тогда предложили и саму мать-защитницу разуть. Но мать Гвидону удалось отстоять — сказал, будет перебор, Родина не может быть совсем без ботинок, на то она и Родина.
Договор был подписан, эскиз утверждён, оставалось получить аванс и приступить к работе. Только где? И тогда Гвидона посетила очередная дерзкая придумка. Да в детдоме этом, где же ещё? Клавдия Степановна выделит временное помещение, там он будет лепить. Глина — вот она, под рукой. Самая лучшая. Затем гипс. Отливать увезёт в Москву, в цех. На Родину-защитницу саму директрису надо бы пригласить в качестве натурщицы. Это ей польстит. Скажу, на века ваяю. Сразу видно, что она сука, а сука от такого дела не откажется. А не даст помещение, пообещаю ко всему прочему кружок художественной лепки организовать. Или кружок рисунка — Юлика пошлю. О, ч-чёрт, какого ещё Юлика! Тьфу!!!
А девочка, кстати, есть. Лучше просто и быть не может. И возраст. И лицо. И недетская печаль в глазах — отдельно от всего. И самостоятельность. Ницца и никто другой. Милая такая, смешная. Смелая. И бойкая на язык. «Лагерная зассыха», кажется…
Короче говоря, приоритеты были выстроены: сначала изготовить и установить памятник, получить гонорар и сразу вслед за этим начинать заниматься домом и скульптурной мастерской. Прикинул, что памятник в лучшем случае установить получится в самом конце лета, да и то при условии, что удастся договориться в цеху, чтобы отлили без задержек. По всем расчётам, включая накладные расходы, подношения, транспорт, зарплату помощнику из местных или даже двум, ну и прочее, на строительство дома нужная сумма набиралась. Это радовало. Однако огорчало, что сезон для возведения по сути исчерпался: максимум, на что можно было надеяться, это на фундамент, заложенный в сентябре. Но не более того. Ну и пусть, подумал Гвидон, в конце концов, за зиму отстоится, схватится накрепко, а с апреля буду возводить строение. А пока поживём в Кривоарбатском.
Но всё получилось иначе, нежели планировал Гвидон. Весь июнь, пока тянули воду к его участку и устанавливали колонку, он занимался планировкой дома, чтобы по крайней мере можно было в сентябре приступить к фундаменту. С мужиками он на этот месяц договорился, но надо было закупить кирпич и прочее. На это тоже ушла часть времени. Потом следовало оборудовать детдомовское помещение, завезти инструменты, оснастку, поставить кровать, а заодно разместить свои работы, которые надо было где-то передержать до момента готовности собственной мастерской. В общем, мотался между Москвой, Боровском и Жижей.
Клавдия Степановна, узнав о планах скульптора относительно своего участия в высокохудожественном замысле, не стала раздумывать: и помещение нашлось, и позировать согласилась.
Была чрезмерно польщена таким предложением московского ваятеля, не всякой советской женщине, и даже члену партии со стажем, удается Родиной-матерью стать, пускай даже через глину. Характер, правда, проявила, когда узнала, что девочку на эскизе, чью голову она должна прижимать к своей груди, будет изображать девранар Гражданкина, эта чертова девчонка, строптивая воспитанница с детдомовской кличкой Ницца. Поначалу насмерть стояла против. Гвидон уже и так, и эдак подкатывал. Пытался
— А вам известно, уважаемый Гвидон Матвеевич, что эта самая Наталья Гражданкина родилась в застенке? В смысле в заключении. В самом настоящем лагере строгого режима! И что является дочерью преступной матери-убийцы? И она совсем даже не дитя войны, а нагуленное дитя изменницы и лагерницы! — с пафосом выдала Клавдия Степановна, когда он в очередной раз обволакивал её относительно Ниццы.
— Милейшая моя Клавдия Степановна, — увещевательно продолжал нарезать подле директрисы круги Иконников. — Ведь камню, глине или бронзе без разницы, кто она есть на самом деле. Материалу важно соответствие духа, образа и факта! А факт утверждён, — он многозначительно указал пальцем в небо, — райкомом партии, эскиз подписан, а на эскизе лицо воспитанницы Гражданкиной. Ну зачем нам с вами искать себе неприятности? Узнают про ваш категорический отказ, разбираться не станут, закроют проект, и никакой образцово-показательности ждать не придётся. Разве не так, голубушка?
Это добило. Не сколько «голубушка», хотя и было приятно, сколько угроза райкомом партии. А это уже угрожало увековечиванию себя в образе Родины-матери.
С Ниццей поначалу трудностей не возникло. Та поглазела на эскиз, подпрыгнула от радости и спросила, когда ей разуваться. Заодно поинтересовалась, кто за железную тётю будет стоять живой. Узнав, сникла. А сникнув, передумала.
— Я её обнимать не буду. Она гадина. Она же нас никого не любит. Какая она защитница-мать? Она меня «зассыхой» называет, а я не зассыха. Я Ницца. А ей это не нравится. А можно я буду стоять с другой, а она с другой? А потом вместе получится памятник, а?
«Оригинально мыслит», — подумал про себя Гвидон, но в идее отказал. Объяснил настырной девочке:
— Это будет в ущерб произведению искусства. Ты же этого не хочешь, правда, Ницца?
Короче говоря, Гвидону пришлось напрячься. Что он и сделал, включив художественную составляющую:
— А ты представь себе, что это не учительница твоя, а другая женщина, совсем тебе посторонняя. Сможешь так?
Ницца решительно замотала головой:
— He-а, так не получится всё равно. От неё всегда воняет сладким каким-то. Я унюхаю и сразу обратно вспомню, что это она.
— Тогда так… — Гвидон малость покумекал и внезапно надумал беспроигрышный вариант. — Смотри, Ниццуль, ты стоишь, прижавшись к ней щекой, а у тебя в носу полным-полно соплей. И ты как будто собираешься вытереть их об неё, поэтому и прижалась. Просто ждёшь подходящего момента, чтобы незаметно. А если нет соплей, то вроде как ждёшь, пока они соберутся. И так каждый раз. Так у нас получится?
Ницца сосредоточенно прикинула, по её лицу было видно, как она мысленно вырисовывает картинку успокоительного компромисса. И она утвердительно мотнула головой:
— Да, так получится. Так нормально. Так я согласна…
К началу июля в основном все подготовительные дела были завершены, можно было начинать непосредственную работу по скульптуре. Глину притащили мужики, они же месили. Сам начал с глаголя, на него навязал каркас. Сделал быстро и остался доволен. Вообще всё шло на редкость удачно. Подумал ещё тогда, что и сам, оказывается, способен немало придумать, принять ненакатанное решение и его же осуществить без чьей-либо помощи. Раньше подобными нетипичными проблемами занимался исключительно Юлик, выручая и содействуя Гвидоновым делам, от мелочей и до пробиваний существенных вопросов там, где требовалось проявить характер. Теперь, выходит, и сам смог.