Колумб Земли Колумба
Шрифт:
Тойво тайком глотал слюну, но до вилки и ножа не дотрагивался. А отец все читал газету. Но мамина рука, державшая вилку, задрожала. Мать искоса, озабоченно посматривала на сына.
— Ну действительно! — сказала мама и положила вилку. — Эти школьные программы действительно перегружены. Господи, никак не могут их пересмотреть!
Отец, скрывшись за
Тойво сидел неподвижно, уставившись прямо перед собой.
Отец перевернул газету на другую сторону.
— Что ты уставился в газету! С ума можно сойти! Каждый вечер год за годом одно и то же — газета под носом, газета под носом, газета под носом!..
Газета в руках отца даже не шелохнулась.
— Да что же это, в конце концов, такое — человека спрашивают четвертый урок подряд! И притом еще всякие пионерские сборы, всякие кружки и сбор макулатуры — просто разрывают ребенка на части…
Отец резким движением положил газету.
— Видишь ли… — Он выдержал длинную паузу и вокруг его глаз и губ появились глубокие морщины. Он поднялся возбужденный и ссутулившийся и, заложив руки за спину, заходил по комнате. — Видишь ли, мать, что я скажу… — Отец сделал остановку и снова принялся ходить. — Ты говоришь о программах… Сборы, и кружки, и экскурсии, и соревнования, и все остальное… Но об одном ты не сказала — о торфоразработках! О торфоразработках ты не говоришь! Думаешь, мальчишка этого не знает? Знает! Но он не понимает, да и не может понять, что значит одно лето за другим, день за днем стоять по щиколотку в ледяной воде и швырять на край канавы торф, торф, торф и торф! Швырять для того, чтобы можно было зимой хотя бы по взятому взаймы учебнику зубрить именно историю!
Таким взволнованным Тойво не видел отца уже бог знает сколько времени.
— Да, — вздохнула мама, — действительно были трудные времена.
— Но на экзаменах в гимназии на аттестат зрелости тебя провалят. И им не стыдно смеяться тебе прямо в лицо, дескать, пардон, молодой человек, для аттестата зрелости вы вроде бы слишком красноваты!
Все это действительно не было для Тойво новостью. Он уже не раз слышал отцовскую легенду. Ну да!.. Но и в нынешние времена у школьника свои заботы и трудности! Стоит подумать об одной только Усталь…
А отец продолжал шагать по комнате.
— Взрослым мужчиной, человеком, прошедшим войну, сел я на школьную скамью рядом с мальчишками!
— Да и университет!.. — напомнила мать.
— Еще бы — послевоенное время! Есть нечего, одежды, топлива нет…
— Когда ты меня впервые увидел, помнишь, я была в кирзовых сапогах. Тогда была такая мода.
— Мода! У кого что нашлось одеть или обуть, то и считалось модой…
Гнев отца улегся. Правда, он все еще ходил по комнате, но уже спокойнее, и в голосе матери ощущался какой-то грустный топ, словно она сожалела о том, что суровые времена, когда кирзовые сапоги на ногах девушек были «модой», а конспекты приходилось писать на оберточной бумаге, остались теперь далеко позади.
Тойво сидел и хмурился. Нашли, однако, самое подходящее время разматывать клубок воспоминаний! Сидеть
Мать и отец плескались в воспоминаниях о далеких днях своего прошлого, а Тойво пребывал в долгом и неловком молчании трагического настоящего, пока отец не сказал:
— Пора убирать со стола.
Мама принялась неуверенно возиться с посудой.
— Ты не передумал? — спросила она у Тойво.
Тойво молчал.
— Я всегда желал, чтобы мой сын был мужчиной, а не какой-нибудь тряпкой, — одобрительно сказал отец и взял со стола газету. — Прежде чем ложиться спать, зайди ко мне.
III
— Итак, голодовка! — сказал отец Тойво у себя в комнате и принялся вышагивать взад-вперед.
Тойво сидел на диване, держа колени вместе.
— Итак, голодовка… — протянул отец. — Голодовка как тактика борьбы имеет долгую историю. Ладно, оставим историю… Но все же кое-что надо уточнить. А именно — цель!
Цель! Какова цель?
Отец остановился перед Тойво и вопросительно посмотрел ему в лицо. Тойво сжал губы и принялся изучать ноготь на большом пальце руки.
— Мхм, чтобы было яснее, проанализируем один-два случая из недавнего прошлого, — продолжал отец. — Например, лет двенадцать назад во французских тюрьмах объявили голодовку несколько тысяч политических заключенных — алжирцев. Какую цель преследовали они? Что ты думаешь? — Поскольку Тойво ничего не думал, отец продолжал сам: — А вот какую — заставить французских колониалистов признать алжирское народное правительство, судить брошенных в тюрьму французами алжирских патриотов не как уголовных преступников, а как политических заключенных.
Некоторое время спустя там же, во Франции, начали голодовку восемнадцать шахтеров Деказвиля. Находясь целый месяц непрерывно под землей, эти отважные люди начали голодовку. Зачем? С какой целью? Они решили бороться до конца за то, чтобы правительство не закрывало шахту, где они работали, чтобы их дети не остались без хлеба и крова. Таковы были благородные цели этих двух голодовок.
Отец расхаживал по комнате. Тойво сидел и кусал губы.
— А теперь о твоих целях? Чего ты добиваешься?
У Тойво было достаточно времени для того, чтобы основательно продумать свою цель.
— Я хочу, чтобы учительница Усталь перестала меня доводить!
— Ага-а… — протянул отец. — Так-так… Какие же условия ты ей ставишь?
— Но ведь я уже сказал! — ответил Тойво.
— Так-то оно так, но конкретнее?
Тойво казалось, что он высказался достаточно конкретно, поэтому он теперь лишь пожал плечами.
— Вопрос имеет несколько решений, — объяснил отец. — Первое: добиваться, чтобы историю, как учебный предмет, вообще исключили из школьной программы. Второе: пусть история остается в школьной программе, но тебя освобождают от ее изучения. Третье: учительница не спрашивает у тебя заданного. Четвертое: спрашивает, но не ставит тебе двоек…