Колумбия – любовь моя
Шрифт:
Дверь кабинета распахнулась, и в комнату впорхнуло нечто, более похожее на голубое облако в изумрудных блестках и с алым росчерком зари на губах, чем просто на женщину. Сеньор Эстебан оторопел. Заранее подготовленная стройная тирада из аргументированных доводов и грозных упреков стала рассыпаться так же быстро, как размывается под накатом волны хрупкая песчаная пирамида, возведенная детской рукой на морском берегу. Он был не просто очарован, он был подавлен, сражен. Что он может противопоставить этой неземной красоте? Разве позволительно бранить божество, которому готов поклоняться и возносить хвалу, как языческому идолу?
Хосе Эстебан Рауль Корвальо относился к той породе мужчин, которые стремятся выглядеть на службе жестокими деспотами, мытаря своих подчиненных, и превращаются в угодливых щенков,
Кармен стояла перед его начальственным столом, слегка отставив в сторону ногу в блестящей лакированной туфельке. Левая рука с изумрудным браслетом лежала на талии, подпирая перетянутые широким ремнем со скошенной пряжкой бедра, а правая придерживала маленькую изящную сумочку из крокодиловой кожи, висевшую у нее на плече.
– Если у тебя, Хосе, есть что сказать, говори, а если нет, то я, пожалуй, пойду к себе на рабочее место. Меня дела ждут, – всем своим видом говорила она.
– Послушай, Карменсита, мисс Долон… – Фигура босса довольно быстро утратила грозные очертания, а голос, вместо того чтобы обрушить суровые упреки на голову виновницы, неожиданно стал тихим и робким, превратившись в просительные увещевания:
– Ты, то есть вы должны понять меня. Вы отсутствуете полдня. Я беспокоюсь, не знаю, что думать. Я тебе, вам столько звонил. Где твой телефон?
Кармен молча указала на свою сумку.
– Я тебя ни в чем не упрекаю. Нет, нет. Вы не подумайте ничего такого, но и меня прошу правильно понять. Есть существующий распорядок, а главное, мое положение. В департаменте и так все перемигиваются. Шепчутся, что директор уже не тот, оказался на вторых ролях, чуть ли не стал подкаблучником у своей подчиненной. Поверь, мне неприятно слышать эти сплетни. Ты ведь знаешь, с каким чувством я к тебе отношусь, но я считал и считаю, что мы друг друга поняли, договорились. В конце концов, мой авторитет важен не только для меня, но и для тебя.
Дон Эстебан так разнервничался, что уже не мог усидеть за своим столом, а потому встал и начал мерить кабинет шагами, постепенно приближаясь к продолжавшей неподвижно стоять своей помощнице. Не дойдя до Кармен, он развернулся, подошел к входной двери и запер ее на задвижку. Он не хотел, чтобы кто-то случайно зашел в кабинет и стал свидетелем интимного разговора. После чего оказался лицом к лицу с Кармен.
– Но что же ты молчишь? Почему не отвечаешь мне, Карменсита? – почти умоляющим голосом произнес он. Аромат дорогого женского парфюма окутал его. Голова стала кружиться. Опять он ничего не может поделать с этой своевольной женщиной. Опять она подавляет его волю и превращает в покорное существо, в своего раба. Хотя, что греха таить, ему сладостно подчиняться такой неукротимой женской силе.
– А что я, собственно, должна вам ответить, дон Корвальо? – подчеркнуто насмешливо произнесла она. – Я все еще не поняла, с кем я разговариваю, то ли с начальником, то ли с… – фразу Кармен не закончила, а лишь пристальнее вгляделась в глаза Хосе Эстебану, который к этому моменту уже чувствовал себя окончательно потерянным, так как сумел заметить под глазами своей любовницы легкую тень усталости, которую не смог прикрыть даже нанесенный дневной макияж. Интуиция подсказывала ему, что и вызывающая поза молодой женщины, и ее опоздание на работу, и признаки усталости на лице свидетельствовали
«Нет, нет, только не это. – Мысли растревоженным роем проносились в его сразу вспотевшей и растревоженной голове. – Тогда она уйдет, и уйдет навсегда. Гордая, своенравная, как дикая степная кобылица». Зря вообще он затеял этот разговор. Почему не придумал чего-нибудь другого, попроще – скажем, с улыбкой встретить ее и слегка пожурить? Глядишь, все бы обошлось, и они бы сейчас говорили бы об отвлеченных и незначительных вещах, о том, о чем он мечтает каждую ночь, ложась под бочок давно опостылевшей супруги.
Что хорошего осталось в жизни? Восторги медового месяца двадцать пять лет назад уже давно выветрились из супружеских отношений. Многолетняя привычка постепенно, но верно делала свое дело. Осталось лишь жить друг с другом не любя, а так, больше по привычке. А все оттого, что еще в университете взял себе за правило – все делать по расчету, со смыслом. Нужна карьера – пожалуйста, женился на уродливой дочке своего начальника и немедленно получил доступ к высокодоходной должности в крупной компании, куда стремился попасть каждый, чтобы оказаться в этаком закрытом клубе для посвященных. Теперь уже деваться некуда. Прошедшие годы сцементировали круг высокопоставленных и таких нужных «друзей». Подросли дети, вытянулись, поумнели, стали противоречивыми, непонятными, но всегда такими требовательными. Дай то, дай это, а в итоге не так сказал, не то сделал. Цепи, неразрывные цепи до конца жизни.
– Так как же я должна обращаться к вам, сеньор Хосе Рауль Эстебан Корвальо, директор департамента, на ты или на вы? – повторила свой вопрос Кармен голосом, в котором чувствовался такой неприятный, такой пронизывающий холодок. Он всегда был ей неприятен, этот человек. Со своими ужимками, со своими многословными заверениями в любви. Что он знает о ней? А она сама? Зачем согласилась на эти опостылевшие отношения? Может быть, для того, чтобы, лежа под ним, закусывать от презрения к нему и к себе губы? Или для того, чтобы терпеть его похотливые ласки и с омерзением ощущать его липкие щупающие пальцы и видеть оплывшее, без мускулов, тело с отвислым животом? Да, правда, он обеспечил ей место в этом оазисе материального благополучия и даже снял небольшую квартиру для личных потаенных встреч. Ну и что? Это в уже в прошлом. Приелось. Что с того, что он помог ей в сложный момент жизни, когда она разводилась с мужем? Ну так и она платила ему сторицей за все «благодеяния»: своим молодым телом, своими поцелуями, вливая в него своим дыханием новые жизненные силы. Разве не так? Так пусть он лучше остережется и не оговорится, не сделает ничего такого, чтобы могло окончательно отвратить ее от него. Пусть уж лучше промолчит и тогда, может быть, все останется на своих местах. Ему ли равняться с Антонио Бекетовым?
В кабинете повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь негромким шуршанием кондиционера. Несколько раз звякнул и быстро затих служебный телефон, стоявший на приставном столике.
– Извини меня, Кармен. Я не хотел сказать ничего дурного. Я вообще не то говорю, когда нахожусь рядом с тобой, – почти прошептал дон Эстебан, чувствуя нарастающую слабость в ногах. Уж лучше опуститься на колени перед этой неприступной мадонной и вымолить себе прощение. Он обхватил руками бедра Кармен и вжал свое лицо в синее платье ниже ее живота. – Конечно, ты, только ты, всегда ты. И зови меня Хосе, как прежде звала. Если бы ты знала, как я люблю тебя. Без тебя мне жизни нет. Я весь твой до конца. Ты прости, прости меня. Пойми, как мне сложно, как я связан ужасными обязательствами. Не оставляй меня. Ты у меня единственная в жизни отрада.