Колумбийская балалайка
Шрифт:
— А если через месяц или когда в Ираке все закончится, нас спросят, почему вы…
— Ну-ну, Джуди! Неужели ты считаешь, что я занимаю это кресло только потому, что моя задница подходит к нему по ширине? Естественно, после первого же твоего доклада я изложил ситуацию тем, кто надо мною. И мне однозначно дали понять, можно даже выразиться — приказали: на время засунь свою провонявшую кокаином Колумбию себе в ухо. Сейчас не существует ничего, кроме Ирака. К тому же кто тебе, Джуди, сказал, что через месяц в Ираке все закончится, когда ничего еще толком не началось? Буш сказал?
Босс нажал кнопку на пульте. Вошел секретарь.
— Сделай нам кофе, Марти. Джуди, тебе со сливками,
Аккорд двадцать первый
Завещание Рамона
Влиятельное Лицо надкусило авокадо, сморщилось и не глядя выбросило плод за спину. Авокадо упал между установкой для полива газона и бассейном. После этого Влиятельное Лицо пристально взглянуло в глаза Астремадурасу.
— Почему же ты не дал ему подписать документы в церкви?
Второй человек двадцать седьмого полицейского участка знал, что этот вопрос обязательно будет задан, и боялся его.
— Пальцы дрожали на курках, сеньор. Нервы были натянуты, как леска, когда на крючок попадается крупная рыба. — Астремадурас убрал мокрый платок в карман, достал сухой, обтер лицо и шею. — Но я попробовал. Я сказал о контракте сеньору Мигуилу Сукнову. Но мои слова никто не перевел. Они были слишком увлечены своими проблемами, сеньор. Тогда я выкрикнул ваше имя, я несколько раз выкрикивал ваше имя. И сеньору Сукнову перевели. Он ответил коротко, очень коротко. И, сеньор, я не стал требовать перевода его слов.
Астремадурас осторожно пошевелился в шезлонге, вытер лоб и позволил себе продолжить отчет о пребывании в Текесси.
— Русские скрылись, а люди, которых Педро Носалес называл «патрульными темных дорог», выжидали десять минут. Их главный, Диего Марсиа, говорил по рации, глядя на часы. Святой отец увещевал их одуматься и обернуться к Богу. Потом, когда десять минут истекло, мы — я, Агустино и детектив Кастилио — ушли из церкви. Если б мы сами стали преследовать русских, то рано или поздно угодили бы под чьи-нибудь пули, а скорее всего, под перекрестный огонь из дюжин стволов. И я решил идти по следам людей Диего Марсиа, которые пойдут по следам русских сеньоров и сеньор.
Астремадурас протянул руку, взял со столика калебасу, не сразу, но ухватил дрожащими от волнения пальцами бомбиллу.
Матэ, как никакой другой напиток, утоляет жажду, и потеешь от него не так сильно.
Влиятельное Лицо терпеливо ждало, пока полицейский промочит горло. Но Астремадурас не стал злоупотреблять терпением столь занятого человека. Он сделал всего один торопливый глоток матэ и вернулся к рассказу.
— К тому времени одно было установлено несомненно: Энрике, брат Агустино, муж Амаранты и владелец катера «Виктория», мертв. Утонул он вместе с катером или был убит людьми Диего Марсиа… я не видел смысла биться за торжество истины. Ну, допустим, установил бы я, что Энрике пал от руки какого-нибудь Хосе Аркадио дель Бабилонья-второго. И что? Размахивая удостоверением панамского полицейского, я поволоку его на глазах у Диего Марсиа и его людей к рейсовому автобусу, повезу обратно в Ла-Пальма?
О, чудо, о, радость! Астремадурас, чтобы скрыть волнение, снова взял калебасу и чуть не раздавил ее в ладони. Он, какой-то полицейский, заставил улыбнуться самого… даже страшно сказать, кого. Нет, не почудилось, это была правда — Влиятельное Лицо улыбнулось. Видимо, представив себе, как Астремадурас размахивает своим удостоверением перед носом колумбийских мафиози.
Ободренный улыбкой, Астремадурас с новыми силами продолжил рассказ. Сочными и образными фразами, уместно подшучивая над колумбийскими нравами, избегая длиннот и повторений, он поведал о том, как они с Педро Носалесом вернулись
— Это были последние слова команданте Педро, как он сам себя называл. Он погиб. — Астремадурас опустил голову. — Я позже узнал, как все произошло. Когда огонь добрался до полицейского участка, Педро Носа-лес выпустил из камер заключенных, и саблешрамый со своими дружками, задержанные мною в автобусе, схватились с команданте Педро, пытаясь отобрать у него оружие. Но Педро Носалес был не из тех, кто пасует перед преступниками. Они все остались там, под сгоревшей и рухнувшей крышей. Он был настоящим полицейским, сеньор, можете мне поверить, и замечательным человеком.
Выдержав небольшую паузу, Астремадурас вернулся к отчету о своей поездке в Текесси. Он рассказал о том, как Агустино куда-то подевался по дороге к пожару, о том, как русских окружили на какой-то крыше, но они ускользнули и оттуда, спустившись в клубах дыма по канату, о том, как русские захватили пожарную машину и на ней, никем не остановленные, добрались до ратуши, как проникли в ратушу и заперлись изнутри.
— Ратушу, сеньор, возвели перед войной Колумбии с Эквадором, ее строили с расчетом, что в случае необходимости она станет последним рубежом обороны жителей Текесси. Толстые стены, узкие окна-бойницы, расположенные высоко над землей. Только одно широкое окно в кабинете мэра, но и оно забирается бронированными ставнями, способными выдержать обстрел из пушек. Об этом мне сообщил пекарь Геринельдо Моралес, с которым мы беседовали за углом одного из домов, выходящих на площадь Сан-Луис-Потоси. Он же сообщил мне, что ратушу строили, думая и о пожарах. Ее поставили так, чтобы в случае пожара огонь не смог бы добраться до нее и городской архив остался бы цел. «Эта шайка европейцев может долго сопротивляться, — сказал Геринельдо Моралес. — Но ей не выстоять против вертолетов и танков нашей национальной гвардии».
После этого я отправился на поиски Диего Марсиа. Я помнил о вашем поручении, сеньор, и у меня оставался единственный шанс его выполнить. Я нашел Диего Марсиа на той же площади Сан-Луис-Потоси. Он разговаривал с кем-то по спутниковому телефону, просил помощи, и, как я понял, эту помощь ему пообещали.
«Я должен задокументировать показания этих людей по поводу происшествия с судном „Виктория“, приписанным к порту Ла-Пальма, — сказал я ему. — Поэтому я согласен пойти в ратушу парламентером, заодно попробую уговорить этих людей сдаться».
«Они не сдадутся и про судно наврут тебе, панамец», — отмахнулся от меня Диего Марсиа.
«Меня это не волнует, — разыграл я тупое чиновничье рвение. — Мое дело составить отчет, чтобы иметь на руках бумаги, доказывающие, что я в Текесси занимался делом. Я положу отчет на стол начальству, и пускай оно само думает, как быть».
«Я уже говорил с русскими по рации… они захватили там, в ратуше, одну из наших раций. Они заявили, что в дальнейшем будут вести переговоры только с русским консулом. Но, — тут Диего Марсиа призадумался, — если тебе не дорога твоя жизнь… Пожалуй, можно. Слушай, панамец, выясни, жив ли дон Мигель Испар-теро, и попробуй уговорить русских нам его выдать в обмен на боеприпасы, продовольствие, водку, наркотики — или что они там захотят получить в обмен. И вообще, опишешь нам обстановку в ратуше».