Колумбы иных миров [HL]
Шрифт:
Сено в землях Эрринора кончилось к началу декабря — пришлось закупать на юге, в Оттоне, за траву платить золотом. Солому братья отобрали еще раньше, на костры. Жгли нищих и калечных — они противны богам. Жгли ростовщиков — они вершат неправедные дела. Жгли лекарей, знахарей и целителей — они мешают воле богов. Жгли ремесленников-умельцев, тех, что создают хитроумные механизмы, — они творят неугодное богам. Теперь вот и до колдунов добрались…
— А почему они хворост не используют? Зачем солому зря переводить? Что за бесхозяйственность? — перебил Орвуд.
— Тебе не говорили, что твоя бережливость порой граничит с жутким цинизмом? —
Гном пристыжено притих, он в самом деле не хотел никого обидеть. Колдун сделал вид, что ничего не заметил.
В одном братья не обманули — с хлебом перебоев не было. Каждый новообращенный проповедник привозил из похода домой мешки с зерном. Серые — для своей семьи. Белые — для обмена. Кто из соседей-домоседов откажется обменять свое сено да солому на отборную пшеницу?
…А потом пришел страшный мор. И чудо — семьи праведников поветрие обходило стороной. Поклонники же ложных богов мерли по селам и деревням как мухи. И некому было помочь их беде, остановить заразу, ведь лекари давно сгорели на кострах. Кара истинных богов настигла демонопоклоников!
— А что известно об этом поветрии? — встрепенулся Аолен. Чувство долга звало его в бой.
— Ничего. Это не чума, не холера, не моровая язва или гнилая лихорадка. Совершено новая, доселе невиданная болезнь.
— Каковы ее проявления? — Эльф заинтересовался еще больше.
Сперва, рассказывал колдун, у зараженного текут слюни, случается черная рвота и понос. Многие слепнут, бабы выкидывают недоношенных младенцев. А потом одни гибнут в злых корчах, другие гниют заживо, скрытый огонь уничтожает изнутри их конечности и тело.
— Огонь, говоришь? — взволнованно переспросил Хельги, обычно равнодушный к медицинским вопросам. — Огонь… Злые корчи… бабы… белые мешки…
— Эй! — Гном тряхнул его за плечо. — Чего ты бормочешь, как старая гадалка?
— Мыслю вслух.
— Тогда давай членораздельно. Много намыслил?
— Много. Вспомнил. Никакое это не поветрие! Я статью читал. Это — эрготизм.
— Что?! — Это слово не было знакомо никому. Ильза сочла его неприличным.
— Отравление спорыньей. В зерне заводится плохо различимый глазом ядовитый грибок. Люди пекут хлеб и травятся. Белые мешки заражены, серые — нет.
Аолен побледнел от ужаса.
— Ты хочешь сказать, белые рясы специально расплачиваются с соседями отравленным зерном?!
— Вот именно! Хотя рядовые братья могут об этом и не подозревать. Знают те, кто дает им мешки.
— Какие чудовища! — Глаза Ильзы сделались большими и мокрыми. — Зачем они так поступают?!
Балдур Эрринорский невесело усмехнулся. Ему-то все стало понятно. Братья убивали двух зайцев одной стрелой. Точнее, одним мешком. С одной стороны, очищали от непокорных свои новые земли. С другой — демонстрировали новообращенным «чудо» божественного спасения от страшной болезни. Ведь на подлинные чудеса они были просто не способны.
— А куда смотрит верховная Коллегия? — удивлялся гном. — Уж им-то всегда до всего есть дело!
Колдун скептически поморщился.
— Верховная Коллегия безмолвствует. Кстати, магов пока не жгут.
— Хочешь сказать, они заодно?!
— Этого я утверждать не могу. Просто сообщаю факты.
— Тогда продолжай дальше. Как тебя самого на костер занесло? Ведь ты сильный колдун. Почему не отбился?
— Фактор внезапности, — ответил Балдур по-военному, — накинулись всей
— Подожди! — перебил Хельги, бледнея. — Ты что, МОЛИЛСЯ мне?! Как богу?!
— Да, — подтвердил колдун смиренно, — ты был моей последней надеждой.
Взгляд Хельги сделался отрешенным, лицо потемнело.
— Я никому не внимал… — Он говорил тихо, будто бы сам с собой. — Я не слышал никаких молитв. Мы оказались на площади чисто случайно. Возможно, в этом есть заслуга Сил Судьбы, но только не моя! Это ужасно!
— Почему? — не понял Эдуард. — Все же хорошо кончилось!
— А если бы нет? — Хельги сделался агрессивным и раздраженным. — Каково это по-твоему — не оправдать чьей-то последней надежды?! Силы Стихий, как же страшно быть богом! Врагу не пожелаешь!
— Давайте сменим тему! — призвала диса. Ей не нравилось умонастроение брата по оружию.
— Нет! — упорствовал тот. И потребовал: — Клянитесь!
— В чем?!
— Что никто из вас больше никогда не станет мне молиться! Ни при каких обстоятельствах!
— Не больно-то и хотелось! — фыркнул Орвуд пренебрежительно. — Что за смысл молиться такому недоразвитому демону, как ты? Напрасная трата времени!
— Это вы сейчас так говорите. А я должен быть уверен! Клянитесь немедленно или… — Он запнулся, подыскивая подходящую угрозу.
— Да ладно, клянемся, не переживай! — Рагнар дружески хлопнул его по плечу.
— Не «да ладно», а по всем правилам!
Ильза вытаращила глаза.
— Что, клятвой Мельдаха?!
— Меридит, твой брат совсем спятил! — возмутилась Энка. — Ты должна на него повлиять. Он требует ужасного.
— Да не требую я Мельдаха! — завопил бедный демон. — Мне нужна формальная юридическая клятва, без всякого магического подкрепления.
— Тогда как ты узнаешь, что мы ее не нарушаем? — уточнил Эдуард с сомнением.
Хельги смерил бывшего ученика ледяным взглядом.
— Я думал, что могу рассчитывать на вашу порядочность!
Хорошо, что у этой сцены не было свидетелей. Участникам она казалась торжественной и полной драматизма, но со стороны выглядела бы весьма забавно. Каждый неловко привставал, насколько позволял низкий снежный свод, по кансалонскому обычаю поднимал над головой руку с раскрытой ладонью — она поневоле высовывалась в дымовой люк — и церемонно изрекал: «Клянусь, что с этой минуты и до конца дней моих не стану приносить молитвы демону-убийце Хельги Ингрему, подменному сыну ярла Гальфдана Злого, ежели таковой самолично не освободит меня от принесенного обета!» — а потом яростно дул на обожженные горячим воздухом пальцы. Текст клятвы составлял Орвуд, он лучше других разбирался в юридических процедурах и делопроизводстве. Эдуард счел ее никуда не годной и ни к чему не обязывающей, но предпочел помалкивать, чтобы не расстраивать бывшего наставника. Неважно, решил он, станет кто-нибудь молиться или нет, главное, чтобы Хельги об этом не узнал. А он не узнает, потому что сам ничего не слышит, а клятвопреступник наверняка не захочет себя выдавать. Так рассуждал наследный принц Эдуард-Карол-Хенгист Ольдонский, но не стоит его в этом винить. Ведь хотел он того или нет, а все-таки оставался сыном отца своего, Филиппа Подлого, и потомком предка своего, Ольдонского Кровопивца. А дурную наследственность не так-то легко перебороть…