Коля пишет Оле, Оля пишет Коле
Шрифт:
Коля пишет Оле
А дальше, Оля, было так. Я изложил Белке свой план и сказал ей:
– Ты снова должна помочь мне. Ты должна разыграть роль… как бы это сказать… Олиного посланца. Или, вернее, «посланки»… Хотя такого слова, кажется, нету.
Я решил, что обстановка, в которой мы с Тимошкой встретимся с твоей, Оля, «посланкой», должна быть очень необычной. Я сказал Белке, что мы встретим ее на берегу реки, там, где за городом сразу же начинается лес. Я сказал, что она должна выйти к нам прямо из вечернего леса… Белка предлагала другие необычные места: нашу центральную площадь, вестибюль школы, клуб. Я чувствовал, что она просто боится выходить из леса или, вернее сказать, боится входить туда, чтобы потом выходить обратно. И тогда я сказал:
– Боишься, да? Опять боишься! А ты преодолей свою трусость. Думаешь, мне легко выполнять Олины задания? Но я же выполняю! Борюсь сам с собой. И выполняю. Вот и ты поборись!
– Хорошо. Я выйду из леса точно в назначенный час. Только напиши об этом Оле, ладно?
И вот я пишу. Белка действительно преодолела свой страх, и, когда мы с Тимошкой, перейдя через мост, спустились на берег реки, она вдруг показалась меж сосен… Белка показалась очень быстро, потому что боялась стоять в зимнем лесу одна. Я попросил ее одеться для этого случая как-нибудь необычно, и она нацепила на голову мамину шляпу, а перед собой выставила нераскрытый мамин зонтик, будто тонкую шпагу.
Ее таинственный вид, однако, ничуть не подействовал на Тимошку, хотя он, как ты писала, очень впечатлительный ребенок. Он сразу весело заорал:
– Это же Олина Белка! Я ее знаю!..
– Сейчас она не Белка… – прошептал я ему в самое ухо. – И если ты будешь орать, мы ничего от нее не узнаем.
«Посланка» остановилась чуть-чуть в отдалении от нас и голосом, совсем непохожим на свой собственный, спросила:
– Кто из вас Тимофей?
Это я научил ее называть Тимошку полным взрослым именем.
– Да что ты, Белка? Ты же меня знаешь!.. – не удержался Тимошка.
– Вот именно! – шепнул я ему.
– Тебя знает Белка. А сейчас перед нами фактически другой человек. Запомни это! И не задавай ей лишних вопросов. А только слушай и запоминай!
– Слушай и запоминай! – вслед за мной повторила Белка. – В день своего рождения ты, Тимофей, найдешь самую неожиданную находку. Это будет Олин подарок!
– Где найду? – не удержался Тимошка.
– Там, куда слетаются вести со всех концов света!
– А куда они слетаются?
– Сами догадайтесь! Я исчезаю…
С этими словами твоя «посланка»,
– Давай догоним ее, а? – торопливо предложил Тимошка.
– И заставим сказать, где сейчас Оля! Ведь она должна знать, если она от Оли пришла…
– Как это «заставим»? Пытать ты ее будешь, что ли?
– Я девчонок не бью, – ответил Тимошка. И тут же вновь оживился:
– А давай проследим, куда она пойдет, а? Будем тайком идти по ее следу… Давай! Может, она прямо отсюда к Оле отправится? А мы – за ней!
– Следить? Подглядывать? Как тебе не стыдно, Тимофей! Я просто не узнаю тебя!..
Он махнул рукой и мрачно направился к мосту… Но когда мы были уже на середине моста, вдруг весело сказал:
– Сколько у меня будет подарков ко дню рождения! И от Оли… И двухколесный велосипед!
Я прямо остановился как вкопанный. Значит, он не забыл о моем обещании. И зачем я брякнул тогда, в первый день нашего знакомства, насчет этого велосипеда? Зачем?!
Оля пишет Коле
Дорогой Коля!
Я еще не поняла, в чем именно заключается твой замечательный план. Буду с нетерпением ждать писем.
А двухколесный велосипед ты должен подарить Тимошке обязательно. Он не забудет про твое обещание, не надейся на это. Обманывать его нельзя, иначе он ни в чем не будет тебе верить. Я уже писала об этом, но хочу еще раз напомнить.
Коля пишет Оле
Здравствуй, Оля!
Послушай, что было дальше.
Я еще в тот самый первый день знакомства с Тимошкой заметил, что он довольно-таки скрытный парень. Вот, например, старается мне не показать, что как-нибудь особенно сильно по тебе скучает, сдерживается, а у него то и дело эта самая тоска наружу прорывается.
На следующий день после встречи с твоей «посланкой» я пришел к Тимошке и вижу, что учебники у него раскрыты и тетрадки тоже, но он в них не смотрит. А лицо грустное-грустное.
Он на меня так пристально взглянул и вдруг спрашивает:
– А может быть, вы меня обманываете?
– Как это обманываем, Тимофей! В чем?
– Может быть, Оля вовсе никуда не уехала? Может быть, она просто не хочет больше дружить со мной, а сама преспокойно сидит дома?
– Ну, ты, Тимофей, просто того… перезанимался немного. Я сам был бы рад, если бы она никуда не уехала. И другие ребята были бы рады. Но она уехала…
– А как же она тогда свой подарок передаст? И где Белка ее видела? Может быть, она все-таки никуда не уезжала, а? Ну, скажи мне, Коля! Очень прошу тебя!
И смотрит на меня так внимательно. И отворачивается, чтобы согнутым указательным пальцем под очки слазить, словно у него глаза чешутся.
Я стал утешать его:
– Не расстраивайся, Тимофей! Насчет «посланки» я тебе точно сказать не могу. Но Оля уехала… Это я точно знаю.
– Нет, не верю, не верю.
– Ну ладно! – не выдержал я. – Идем тогда прямо к ней домой. Вернее сказать, туда, где раньше был ее дом. И там все проверим. Ты знаешь, где Оля жила?
– Нет, не знаю. А то бы я уже давно проверил! Она сама всегда ко мне приходила. И в школе у меня часто бывала. Мне ребята наши даже завидовали…
– А вот я знаю, где она жила. В моем подъезде. На первом этаже, как и вы с Феликсом… Идем туда!
Мы пошли.
В вестибюле нашего дома я подвел Тимошку к списку жильцов и сказал:
– Во-он, смотри! В самом верху написано: «Воронец Н. К.» Видишь? «Н. К.» – это как раз Олин папа. Запомнил номер квартиры? Ну, вот и идем. Проверим. Сейчас убедишься!
Мы подошли к твоей бывшей квартире, я совсем забыл, что Белка предупреждала меня нажимать на кнопку два раза, если я хочу, чтобы Еремкины открыли. Я нажал один раз, а они все равно открыли дверь. Точнее сказать, он сам открыл – Еремкин. На один звонок! Представляешь себе? На один!
Но сейчас ты еще больше удивишься: Еремкин мне обрадовался, будто давно уже ждал меня в гости.
– Навестить нас решил? Очень приятно. Да вас двое? Заходите, пожалуйста!
Мы зашли… И вот тут ты, Оля, так удивишься, что даже не поверишь мне! На диване у Еремкиных я увидел двойняшек Анны Ильиничны, которые уже не баюкали шепотом своих кукол, а прямо ногами, в ботиночках, прыгали по дивану. И Еремкиным это, представь себе, очень нравилось!
– В них столько энергии! Столько энергии! – восклицали они.
Я подумал, что, если в двойняшках и дальше будет столько энергии, Еремкиным скоро придется покупать новый диван.
Я так был поражен всем этим, что забыл даже, для чего пришел. Но Еремкина сама мне напомнила.
– Детям простор нужен, – сказала она. – Да ты сам знаешь, раз у тебя младший братишка есть, – и указала на Тимофея.
Еремкины стали хвастаться, что девочки знают наизусть очень много стихотворений. Двойняшки стали читать сразу в два голоса, а Еремкины шевелили губами, беззвучно повторяя те же самые строчки, словно боялись, что девочки забудут, запнутся. Но они не запинались. И я вспомнил, что так же вот беззвучно, очень волнуясь, мама подсказывала мне стихи, когда я однажды выступал на утреннике у нее в детском саду. Потом уже я никогда больше на утренниках не выступал…
Двойняшки еще и пели разные песенки тоже. А Еремкины на всякий случай беззвучно им подпевали.
Только уходя, уже в дверях, я подмигнул Тимошке и громко сказал:
– А Оля, значит, уехала?
– Да, уехала! – ответил Еремкин. – И такую нам, знаете, приятную замену вместо себя оставила…
Я поскорее простился, потому что боялся, как бы Тимошка не спросил, куда именно уехала Оля.
На следующий день, в школе, я заговорил с Анной Ильиничной о Еремкиных. И она мне сказала:
– Сама даже не заметила, как это случилось: полюбили они моих девочек. А что ж, дети могут любому сердце смягчить.
Это она верно сказала: я чувствую, как Тимошка тоже немного меня смягчает. Но не в этом дело…
С Анной Ильиничной-то я уже на другой день говорил. А сразу после этого, как мы ушли от Еремкиных, случились еще очень важные события. Я о них в следующем письме расскажу.
Коля
Коля пишет Оле
Здравствуй, Оля!
Я должен рассказать тебе, что еще случилось, когда мы вышли от Еремкиных.
На улице я взглянул на Тимошку, который от смущения не проронил у Еремкиных ни одного слова (и очень хорошо, что не проронил), и говорю ему:
– Что, убедился? Он печально кивнул головой. И тут нас сзади догнал противный, шепелявый голос Рудика Горлова:
– Ну как. Свистун, не скучаешь ли по Вороне? Ты ведь птиц любишь! Помню, как она тут перед тобой на коленках стояла…
– Какая ворона? – тихо спросил меня Тимошка.
Но Рудик услышал его вопрос.
– А ты, дитя неразумное, не знал Ворону? Была у нас такая, Оля Воронец… Все справедливую из себя строила! А потом каркнула, крыльями взмахнула и улетела…
Рудик собирался еще что-то сказать – наверно, про нашу с тобой переписку. Но Тимошка вдруг стянул с носа свои очки и сунул их мне:
– Подержи, Коля, одну минуточку. А то разобьются…
И я еще даже ничего не успел сообразить, как он, маленький и худенький, подошел к долговязому Рудику, приподнялся на цыпочки и влепил ему звонкую затрещину.
Рудик в драку не полез: или стыдно было отвечать Тимошке, который еле доставал ему до плеча, или меня боялся. Он стоял на месте, без толку размахивал руками и кричал:
– А ну еще попробуй! Еще хоть один разок!.. Тимошка вновь деловито приподнялся на носках и еще раз звонко стукнул Рудика. Тот продолжал вопить:
– А ну еще попробуй!..
Но Тимошка больше пробовать не стал. Он, на оглядываясь, ушел со двора. Я догнал его и пошел рядом.
Мы до самого Тимошкиного дома не разговаривали. Потому что оба были очень растерянны. И я до самого дома так и держал в руках его очки…
В Тимошкином дворе мы стали прощаться. Тимошка натянул на нос свои очки, И тут вдруг что-то камушком упало с дерева.,
Мы увидели в снегу маленький, взъерошенный комочек сероватого цвета.
– Воробушек, – сказал я. – Замерзнет…
Тимошка, словно «скорая помощь», бросился к маленькой птичке. Он бережно положил ее на ладонь, будто на носилки, осторожно прикрыл другой ладошкой. Воробушек еле дышал… Тогда Тимошка опустил его в свою меховую рукавицу. Воробушек там вполне уместился.
Я смотрел на доброго, ласкового Тимошку, и мне как-то не верилось, что это он пятнадцать минут назад зло и решительно ударил два раза Рудика Горлова. Как-то даже не верилось…
Вот и снова начнет работать птичья лечебница! Но главным врачом теперь будет Тимошка, а я – вроде бы «научным консультантом».
Коля пишет Оле
Здравствуй, Оля!
Просто не знаю, что делать с этим двухколесным велосипедом! И зачем я пообещал купить его? Если бы еще был трехколесный, я бы целый месяц не ходил в кино, не завтракал бы в школе и скопил Деньги, а на двухколесный мне не скопить. Странно даже: два колеса стоят почему-то дороже, чем три!
У отца я просить деньги на велосипед не хочу: он ведь только недавно купил мне два аквариума, чтобы я больше не занимался птицами. И потом, он стал чаще задыхаться по ночам, и врачи посоветовали ему поехать в санаторий на целых два месяца. Отец сказал, что на месяц ему дадут бесплатную путевку. А на второй? И еще дорога туда и обратно… Я очень волнуюсь, Оля. И не хочу сейчас ничего просить у отца…
Тимошка сейчас возится со своей птичьей лечебницей. А в день рождения он получит от твоего имени подарок, которого больше всего ждет… Скоро ты узнаешь, что это за подарок.
Может быть, он на радостях и забудет об этом велосипеде, а? Как ты думаешь? Может, отменить этот велосипед?
ТЕЛЕГРАММА
Коле Незлобину (лично).
Ничего не отменяй. Деньги высылаю.
Оля пишет Коле
Дорогой Коля!
Сегодня я выслала тебе по почте деньги. На двухколесный велосипед вполне хватит. Забрала их из «пионерской копилки». Ничего, поеду в Ленинград как-нибудь в другой раз… Ведь это я втянула тебя во все свои «задания». Значит, я и должна прийти тебе сейчас на помощь.
В письмах я все больше узнаю тебя, Коля! А раньше я тебя совсем не знала. И не ценила. Ты всегда был таким молчаливым… Теперь мне кажется, что ты сберегал слова для своих писем. Я их часто перечитываю, и передо мной встает совсем другой Колька, которого никак не назовешь Колькой Свистуном, а которого я хочу назвать совсем по-другому: Колькой-другом. Но хватит об этом.
Я уверена, что когда расскажу нашим ребятам, почему передумала ехать в Ленинград, они меня поймут. А мой сосед Артамонов уже понял (я ему показала твои последние письма). Он передает тебе привет и говорит, что, если бы ты жил у нас в Заполярье, он бы с тобой дружил!
Расскажи, как Тимошка первый раз сядет на свой собственный двухколесный велосипед. И что за подарок вы ему готовите от моего имени?
Жду писем!
Коля пишет Оле
Дорогая Оля!
Я получил все, что ты мне послала! Спасибо! С твоим денежным переводом сперва получилась целая история. Почтальонша не хотела выдавать мне деньги, потому что у меня нет никаких документов, «удостоверяющих личность получателя». Я принес ей свой школьный дневник, а она говорит:
– Это не документ. Здесь нет карточки и печати!..
Я ей говорю:
– Хотите, все соседи подтвердят, что я и есть Коля Незлобии?
А она мне отвечает:
– Я их подтверждение к бланку не приколю. Тут номер паспорта нужно проставить и отделение милиции, где получали!
Я ей говорю:
– Но я его еще вообще не получал… Нет у меня паспорта!
Тогда она вдруг спрашивает:
– А к кому вы вписаны?
И оказалось, представь себе, что каждый из нас вписан к кому-нибудь в паспорт: к отцу или к матери. Я этого раньше не знал. Я теперь, значит, вписан к отцу. А раньше, наверно, был у мамы…
Я позвал отца, и он доказал, что я действительно вписан. Я даже заглянул к нему в паспорт, и оказалось, что я умещаюсь там, внутри, всего на одной строчке.
Но зато уж и отец, и Елена Станиславовна, и
– Тебе гонорар за какой-нибудь рассказ прислали?
– Да, прислали… Представь себе! – ответил я.
– Ближе, чем в Заполярье, его напечатать не могли?
– Ты, Неля, нехорошо говоришь, – остановила ее Елена Станиславовна. – Ведь он уважает твое творческое призвание…
Я спорить не стал: пусть думают, что уважаю. Но я чувствовал, что Елена Станиславовна не зря вдруг стала меня защищать, что она хочет подступиться ко мне с каким-то вопросом.
В комнате она тихо, чтобы Нелька не слышала, спросила:
– От кого эти деньги, Коля?
– Там написано, – ответил я. – От одного друга!
– Для чего они тебе? И на что ты собираешься их тратить?
– Это мое дело! Тут вмешался отец:
– Как ты смог убедиться сегодня, Николай, ты еще не вполне самостоятелен. Ты вписан в мой паспорт, и я, стало быть, отвечаю за твои поступки.
– Тебе не придется за них отвечать. Я ничего плохого делать не собираюсь.
– Почему же ты не можешь нам прямо сказать?
Отец волновался. И, как всегда в таких случаях, у него начался кашель. И стал он сразу каким-то беспомощным: полез искать в карманах платок, не нашел его и прикрыл рот рукой, словно извиняясь за свой кашель.
Мне показалось, что это я виноват в том, что бронхиальная астма стала душить отца. И я, чтобы он больше не волновался, сказал все, как есть на самом деле:
– Я должен купить подарок одному маленькому мальчику. Честное слово! Можете проверить.
– Мы не собираемся тебя проверять! Мы тебе верим… – сказала вдруг Елена Станиславовна.
Может быть, она сказала это для того, чтобы успокоить отца. Или в самом деле поверила…
Прости, Оля, что из-за меня не сможешь поехать в Ленинград.
Передай привет Артамонову, раз он хотел бы со мной дружить, если бы я жил в Заполярье.
Спасибо, Оля.
Коля пишет Оле
Дорогая Оля!
Сегодня день рождения Тимошки.
В газетах часто попадаются такие фразы:
«В день шестидесятилетия… В день восьмидесятилетия…» Но о мальчишках так никогда не пишут и не говорят. А я свое обращение к Тимошке так прямо и начал:
– В день твоего девятилетия ты, Тимофей, вполне заслужил два сюрприза, которые в общем-то нельзя назвать сюрпризами, потому что ты их очень давно ждал!..
Еще за неделю до этого я спросил у Тимошки:
– Ты к кому вписан: к маме или к папе?
– Как это – вписан? – не понял Тимошка. Ну, я ему тоже объяснил, что каждый из нас обязательно к кому-нибудь вписан. И потребовал, чтобы он в воскресенье, когда приедут родители, выяснил этот вопрос. И еще, чтобы он попросил на одну недельку оставить дома тот паспорт, в который при рождении его вписали.
– Они не оставят, – сказал Тимошка.
– Тогда надо что-нибудь присочинить. В этом не будет ничего страшного, потому что потом ты расскажешь родителям и Феликсу всю правду.
– Какую правду? Я сам ничего не знаю.
– Не торопись. В день своего девятилетия все узнаешь!
– Мне паспорт не оставят, – упрямо твердил в тот день, неделю назад, Тимошка.
– А ты скажи, что в школе хотят устроить проверку: кто к кому вписан. Понятно? Для этого и нужен паспорт. А мы потом все объясним.
Когда Тимошка стал в воскресенье все это растолковывать своим родителям, в комнату неожиданно вошел Феликс. Он-то прекрасно знал, что в школах ничего такого не проверяют. Но промолчал. И только на следующий день, когда родители уехали к себе на рудник, сказал Тимошке:
– Ну-ка, расскажи мне, что ты затеял. Для чего тебе нужен был мамин паспорт?
– Я тебе в день рождения расскажу, -пообещал Тимошка. – Тут мне хотят какие-то подарки сделать…
– Что, подарки уже стали по паспортам выдавать? Хорошо, договорились. Подожду до двадцать девятого. Только смотри не потеряй!
– А куда мы понесем мамин паспорт? – спросил меня Тимошка в то утро, когда я поздравил его с девятилетием.
– Туда, куда слетаются вести с разных концов света… Помнишь, что сказала Олина «посланка»?
– А куда они слетаются?
– Это я сейчас должен угадать на расстоянии! Раз неожиданная находка ждет тебя, дай мне руку!.. Это будет самое трудное отгадывание за всю мою жизнь. Учти и не дыши!
Тимошка затаил дыхание, а я закатил глаза так сильно, как еще никогда не закатывал, и говорю:
– Так! Все ясно… Скорей на главную почту! Именно туда слетаются вести с разных концов света: письма, газеты, телеграммы!
Тимошка оглядывал улицы, будто хотел запомнить дорогу, по которой мы бежали.
– А что там будет? Какой подарок? – спрашивал он меня на бегу.
– Не знаю. Этого я не отгадывал… Наконец мы добрались до главной почты. Подошли к стеклянному окошку, где выдают письма до востребования. И я сказал Тимошке:
– Давай мамин паспорт!
Он протянул его мне, а я – девушке, сидевшей за стеклом.
– Вот здесь, видите, написано: «Тимофей. Сын…» Ему письмо должно быть, этому «сыну Тимофею».
Девушка стала быстро-быстро перебирать пальцами толстую пачку писем, открыток и извещений. Вытащила одно письмо и стала перебирать дальше.
– Дальше не ищите, – посоветовал я. – Ему пока только одно письмо прислали…
– Откуда вы знаете? – пожала плечами девушка. И перебрала пальцами всю пачку до конца.
А потом протянула мне письмо и паспорт Тимошкиной мамы.
Я думал, что девушка высунется из окошка, оглядит «сына Тимофея», удивится, что он уже получает письма до востребования, но она не удивилась и не стала выглядывать: ко всему уже привыкла.
Я торжественно вручил письмо Тимошке:
– На, возьми. Это первый подарок ко дню рождения. Ты его заслужил!
– Прочти… – сказал оробевший Тимошка.
– Нет, ты уж сам читай. На конверте же написано: «Тимофею». Значит, ты сам должен вскрыть и прочитать.
Тимошка осторожно, чтобы не задеть лежавшее внутри письмо, надорвал конверт. И вытащил белый листок, на котором был написан твой, Оля, адрес. Всего полторы строчки… Но Тимошка очень долго изучал белый листок.
Это письмо до востребования я послал три дня назад.
Конечно, я мог бы просто сказать Тимошке, где ты сейчас живешь. Но мне показалось, что так интересней: Тимошка в день рождения получает письмо и твой долгожданный адрес прямо по почте, из стеклянного окошка, откуда еще никогда в жизни писем не получал!
– «Операция МИО» завершена! – торжественно воскликнул я. – Мы нашли Олю.
– Она долго будет там? – спросил Тимошка.
– Много лет… Но это же замечательно! Мы ведь мечтали, чтобы в Заполярье жил какой-нибудь наш знакомый. И чтобы мы с ним переписывались!
– Мы будем с ней переписываться? – обрадовался он.
В общем, Тимошка нашел, как и обещала ему «посланка», самую дорогую для него находку: тебя, Оля! Хороший подарок ко дню рождения, правда? И он, мне кажется, не огорчился, что ты живешь сейчас в Заполярье. Не веришь, да? Но, честное слово, он не огорчился! Даже радостно так сказал:
– Теперь я буду получать письма из Заполярья! У нас в классе никто не получает, Оля будет писать мне!..
Он не сказал, что будет посылать тебе письма в ответ, потому что, наверно, как и я до минувшей осени, никому еще писем не посылал.
– Дай мне адрес, а то потеряешь, – предложил я.
– Нет, – коротко ответил Тимошка. И засунул письмо глубоко под пальто, в какой-то свой заветный карман.
И мы пошли в магазин покупать двухколесный велосипед.
Ребята всегда очень долго выбирают себе подарки, а Тимошка прямо ткнул пальцем в первый попавшийся велосипед и сказал:
– Этот!
– Может быть, взять другого цвета? – спросил я.
– А какая разница? – по-взрослому, деловито ответил Тимошка.
Когда велосипед был куплен, я сказал:
– Это второй подарок от Оли!
– От Оли?! – не понял Тимошка.
– Она прислала деньги. Вот и все, – объяснил я.
И мне показалось, что подарок стал для Тимошки гораздо дороже. Он сам вынес его на улицу… Но рассказать тебе, Оля, как Тимошка впервые сел и поехал на велосипеде, я не смогу, потому что он еще не поехал. В магазине негде было кататься, и на заснеженной улице тоже.
Это было немного странно: мы несли по зимнему городу велосипед. Должно быть, люди так же удивленно оборачивались бы на нас, если б мы летом, в жаркий день, несли по улице зимние санки.
Кажется, просьбу твою, Оля, я тоже выполнил. Я не занял твое место в Тимошкиной жизни. А просто там хватило места для двоих – и для тебя, и для меня.
Оля пишет Коле
Дорогой Коля!
Теперь ты можешь открыть мою посылку. Я, конечно, хорошо знаю, что именно там находится, но ты все-таки подробно опиши мне, как ты открыл ее, что там нашел и какое у тебя было в тот момент настроение. Мне это очень интересно узнать.
Посылка укажет тебе путь к сюрпризу, который ты заслужил!
Ты пишешь, что Тимошка совсем не огорчился, когда узнал, что я уехала в Заполярье. Я думаю, что ты просто не заметил, не разглядел. Он ведь очень скрытный мальчишка. Не может быть, чтобы он совсем не огорчился…
Коля пишет Оле
Дорогая Оля!
Только что я открыл маленький ящичек, который ты мне прислала. Я его раньше запрятал подальше, чтобы как-нибудь случайно не открыть раньше времени. Мне все эти месяцы очень не терпелось узнать, что там, внутри! И вот я узнал…
Я очень осторожно взял в руки красный треугольный вымпел, который лежал сверху. На нем вышито золотом всего три слова: «Справедливость. Честность. Смелость».
А на дне ящичка я нашел твою записку. И в ней написано, что я должен взять вымпел и отправиться с ним к Феликсу.
И вот я иду к нему.
Коля пишет Оле
Пишу тебе, Оля, сегодня второе письмо, потому что должен сразу, сейчас же рассказать о том, что случилось. Я даже телеграмму хотел послать, но подумал, что в трех словах ничего не объяснишь.
Меня выбрали командиром «Отряда Справедливых»! Я отказывался, говорил, что еще никогда никем не командовал. Но Феликс сказал, что раз я пришел к нему с красным вымпелом, значит, «лучшей кандидатуры не подберешь». Почему он так сказал? Честное слово, он так прямо всем ребятам и заявил: «Не подберешь!» И все подняли руки.
Объясни мне, что это значит.
Оля пишет Коле
А это значит, Коля, что все сбылось: моя посылка указала тебе путь в штаб дружинников, к Феликсу, а там тебя ждал сюрприз! Хоть ты, кажется, ему и не очень рад…
Ты просишь меня все объяснить. Сейчас я постараюсь.
Перед моим отъездом Феликс сказал, чтоб я выбрала из наших ребят нового командира «Отряда Справедливых». Вместо самой себя, понимаешь?
Он сказал, что я организовала этот отряд и поэтому заслужила право выбрать себе замену.
Но выбрать мне было очень трудно. Я смотрела на каждого из наших ребят так пристально, что Лева Звонцов даже сказал мне: «Ты хочешь на прощание запомнить все наши лица? Чтобы сохранить их в памяти на всю жизнь, да? Может быть, дать тебе фотографию всего нашего класса? Есть у меня такая: мы однажды для стенгазеты снимали».
Я взяла фотографию и стала дома еще пристальнее разглядывать всех своих товарищей, вспоминать их заслуги и всякие проступки тоже. Я даже вспоминала, кто из них как выступал на собраниях -справедливо или несправедливо, и какие писал заметки в стенгазету – справедливые, честные или не очень.
Я собиралась порекомендовать и свою Белку, и Любу Янкевич, которая серьезней всех в нашем классе. И еще кое-кого из ребят… А потом я решила назвать твое имя. Знаешь, когда я это решила? В тот день, когда встретила тебя во дворе, возле зеленого холмика. Ты рассказал мне о своей умершей птице, о своей птичьей лечебнице, показал свою самодельную клетку, которая вроде и не клетка, потому что в ней очень просторно. И тогда я впервые хорошенько разглядела твои глаза. И увидела, что они очень добрые. А командир «Отряда Справедливых» обязательно должен быть добрым человеком. И ты всегда будь таким: добрым и справедливым.
Ребята, конечно, очень удивились, когда я назвала твое имя. Потому что они не знали тебя таким, какой ты есть на самом деле. Ты ведь молчал о себе. А мы с тобой ни разу и заговорить-то по-настоящему не пытались. Ничего никогда не поручали: не доверяли почему-то… Ну, и ты нам поэтому не доверял. Ни мыслей своих не доверял, ни поступков, ни даже добрых слов.
– Видишь, ребята против, – сказал мне Феликс. – А ведь им голосовать!
– Давай поспорим, что Колька докажет, на что он способен! – крикнула я. – И что вы все за него проголосуете!..
Феликс протянул мне руку: должно быть, тоже не верил в тебя. И мы поспорили!
Еще раньше Феликс просил меня придумать девиз нашего «Отряда Справедливых» и вышить его золотом на красной материи. Я не успела этого сделать. И сказала, что пришлю вымпел с девизом из Заполярья.
– Передай его, как эстафету, тому, кого выберешь в командиры, – сказал Феликс.
И вот, Коля, я прислала вымпел тебе. У тебя теперь очень высокая должность: ты должен быть самым справедливым из справедливых!