Колыбель ветров

Бенк Теодор Поль

Рыжий подмигнул мне и убрал голову. Мы двинулись малым вперед. Пять минут - десять - пятнадцать... по-прежнему никаких признаков скал. По-прежнему ничего кругом. Только туман да ветер, да дождь, да море бурлящее и сердитое.

Мне передалось беспокойство Эриксона за вверенный ему катер и экипаж и то напряжение, в котором находились мои спутники. Но при всем этом я испытывал смутное волнение и подъем духа. Бури всегда действовали на меня возбуждающе. Мне нравится, когда они меня настигают. Не знаю, как это объяснить, но я почувствовал какое-то единение с этой бурей и со скалистыми островами, на которые она обрушилась, хотя мы и были в полной зависимости от разбушевавшейся стихии.

На Алеутских островах стихии природы могут пребывать в состоянии совершеннейшего покоя и невозмутимости, как мы это наблюдали в заливе Хот-Спринге, а в следующее мгновение взбунтоваться с такой силой, которая не поддается описанию.

– Боже мой, пора бы нам что-нибудь и увидеть, - с раздражением заметил Эриксон и, опустив окно, закричал Кену:

– Выкликайте громче промеры! Не слышно!

– Что такое?
– завопил в ответ Кен, приставляя ладонь к уху, и, держась за мокрые поручни, торопливо зашагал к штурманской будке.

– Кричи громче показания!
– повторил капитан, напрягая голос против ветра.
– Какие результаты?

– Дна еще нет.

– Ладно, продолжай промеры, а достанешь дно - дай знать.

Теперь мы плыли с половинной скоростью. Казалось, что прошел уже час, два... По-прежнему глубокое море, по-прежнему не видно земли.

У меня мелькнула мысль, что будет слишком поздно, даже если мы заметим риф все одновременно, потому что уже в следующее мгновение катер на него сядет. Девятый вал сможет поднять и бросить его на любую встретившуюся на пути скалу раньше, чем мы успеем дать задний ход. А получив такой удар, судно не сможет устоять против шторма, и его разнесет на части. Я провел языком по губам и ощутил вкус соли.

Было страшно и подумать о том, что произойдет, если при такой волне мы налетим в тумане на подводную скалу. Но куда плыть, чтобы выбраться из тумана? Никакой видимости на расстоянии тридцати футов, а за бортом яростно бушует море.

Интересно, знают ли члены экипажа, сколь безнадежны наши поиски пролива, и давно ли они об этом догадались. Глаза Джорджа говорили, что он все понимает. Мы представляли собой горстку перепуганных людей, но каждый из нас как умел пытался скрыть собственный страх. Сам я так сжимал поручни, что они врезались в мои ладони. До этого я не отдавал себе отчета в том, насколько напряжены мои нервы. Как странно, что чувство страха может быть таким леденящим и немым. Я взглянул на Дона Эриксона и заметил, что суставы его пальцев побелели от усилия, с каким он сжимал колесо штурвала. Он во все глаза всматривался в темноту, и каждый мускул его тела был готов моментально сработать, как только что-нибудь достигнет его слуха или зрения.

– Еще чашку кофе, - обратился он через плечо к Джорджу.

– Да она у вас под рукой.

– Другую. Эта остыла.

На борту создалось такое напряжение, которого вполне хватило бы, чтобы отбросить наш катер в сторону. И тут из люка снова показалось ухмыляющееся лицо Рыжего.

– Слушайте, док, - зашептал он, - я только что видел необыкновенную рыбу; может быть, она вам нужна как образец.

– Где она?
– с любопытством спросил я.

– Где-то здесь.
– Он поднялся ко мне и сообщил доверительно: - такая здоровая штуковина, уткнулась в стекло иллюминатора и глядит. Не то мы под водой, не то туман такой, что рыба путает, где вода, где туман.
– Дон обернулся и бросил на Рыжего свирепый взгляд. Тот юркнул вниз. Я скрыл улыбку.

– Тридцать сажен, - донеслось с носа. Потом двадцать пять, затем пятнадцать и десять. Под нами становилось все мельче. Эриксон дал команду идти в четверть хода.

Постепенно море стихало, но белые барашки оставались. Туман

уже начал редеть, однако видимость была по-прежнему не дальше нескольких ярдов. Прошло минут десять. К нам приходила уверенность, что мы входим в более спокойные воды. Скоро исчезли барашки и даже стих ветер.

Все внимание было обращено на легкий туман, висевший по курсу. Джордж то и дело протирал запотевавшее стекло и прижимался к нему носом. Мы ползли черепашьим шагом, работая одним винтом. Но и при этом ходе налетавший на рубку туман создавал впечатление, что мы мчимся сломя голову. Меня не покидало чувство, что наш катер вот-вот врежется в берег.

Тем временем дизель мерно тарахтел, а впереди - по-прежнему ничего определенного. Нам стало еще больше не по себе, так как в сменившей шум ветра тишине мы начали ясно слышать глухое чок-чок-чок собственного мотора и улавливать малейший шум за кормой, даже всплески воды от того, что Кен и Ганс забрасывали свой линь.

– А не включить ли прожектор?
– предложил я.

– Что толку?
– проворчал Эриксон, но все-таки послушался моего совета.

Капитан был прав. Туман поглощал поток лучей на расстоянии каких-нибудь двадцати ярдов. С прожектором видимость не стала лучше, так как его свет нас ослеплял, и Эриксон снова повернул выключатель.

Прошло еще десять минут, и мы плыли уже при глубине менее десяти сажен. Не было слышно ни ветра, ни прибоя - ничего, кроме звуков, исходивших с самого катера. Мы скользили по спокойной воде в окружении завесы из холодных паров, не предвещавшей ничего хорошего.

Любопытно, как работает человеческая мысль в минуты напряженного ожидания. Я начал раздумывать о красоте окружавшей нас природы, о той таинственной и жуткой красоте, которую неизменно придает ей туман. Туман смягчает резкие линии. Туман окутывает, покрывает, скрывает. Туман сглаживает. Я был просто зачарован игрой тумана, затеянной с нами. То тебе покажется, будто он приподнимается, и на какой-то миг впереди катера возникает черная тень, словно сразу за тонкой дымкой тумана находиться яма. Ты начинаешь напрягать все свое зрение, силясь проникнуть взором сквозь последние его клочья и рассмотреть, что же находится в ней - часть острова или скала? Но тут тень внезапно исчезает - так же беззвучно, как и появилась. Туман снова опускает свои занавески, и все вокруг становится однообразно серым. Но только не в нашем сознании. Мы по-прежнему будем уверены, что видели какую-то тень, но так ничего и не встретим впереди ничего, кроме дымящегося моря.

– Прибой!
– вдруг шепнул Эриксон, выводя меня из состояния задумчивости.
– Тс-с-с, слышите?

Я высунулся из открытого окна и прислушался. Ничего. Наконец, послышался едва уловимый звук всплесков воды о скалы, но где-то очень издалека. Откуда было взяться прибою при таком спокойном море?

Кен взволнованно замахал рукой, показывая назад, на туман, из которого мы только что выбрались.

– А может быть, мы уже идем проливом?
– с надеждой произнес Дон.

Я с сомнением покачал головой. Уж слишком спокойной была вода. Никаких признаков течения...

Мы все заметили, "это" одновременно: что-то черное, высокое, как башня, внезапно появилось из пустоты, почти прямо перед нами.

– Сто-о-й!
– заорали что было мочи стоявшие на носу Кен и Ганс и отчаянно замахали руками. Дон бросился к сигнальной стойке, а я повернул штурвальное колесо. Джордж беспомощно вскрикнул. Катер остановился, а затем медленно дал задний ход. Чернота исчезла. Мы стояли не шевелясь, и каждый тревожно вглядывался в серую бездну. Ничего.

– Господи Иисусе, страшно, как в могиле, - пролепетал Джордж и нервно рассмеялся.