Колыбель ветров
Шрифт:
– Вот это да! В четверти румба от левого борта!
– Мы все посмотрели налево, затем прикинули свое положение. "Это" - чем бы оно ни было в действительности - теперь оказалось обыкновенным туманом. Дон попросил еще чашку кофе, и Джордж спустился в камбуз.
– Вот оно опять! Боже мой, конечно, здесь что-то есть... смотрите туда!
И в самом деле. На какой-то краткий, но ужасный миг с левого борта, не далее чем в пятидесяти ярдах от него, показался огромный скалистый утес, потом он превратился в легкую тень, почти что плод нашей фантазии. Несколько секунд спустя, точно создаваемое воображением,
Туманная пелена спокойно переместилась, сняв покрывало с маленького острова, затем с другого и с длинной полоски земли, исчезавшей в гряде облаков. Медленно-медленно катер проследовал в образовавшуюся в тумане брешь. Не далее чем в тридцати ярдах от нас из темно-зеленой воды выступала остроконечная скала.
Ганс и Кен делали промеры так часто, что едва успевали забрасывать и вытаскивать линь. Как у них, наверное, закоченели руки! Вдруг они объявили, что глубина составляет шесть сажен.
– Похоже, что это залив. Уж очень спокойно. Не бросить ли якорь?
– У Дона был озабоченный вид: он не знал, на что ему решиться.
Внезапно слева от нас поднялся еще один занавес и показался низкий длинный полуостров, протянувшийся назад - туда, откуда мы вышли. Я окинул его взглядом. Утес, увиденный нами раньше всего, находился на другом конце полуострова и был едва различим в тумане. Рядом выступали прямо из воды две остроконечные скалы. Затем глаза мои рассмотрели, что от края полуострова шло возвышение. Даже на таком расстоянии я мог видеть белые зонтики сотен борщевиков. Все кругом заросло травой. Должно быть, когда-то тут стояла деревня! Я был уверен в этом. И в самом деле, ошибиться было невозможно: подъем грунта в определенной точке местности, густая поросль борщевика, дикого сельдерея, синего борца, райграса... Я мог различать их даже отсюда. Нечего сказать, подходящий момент для открытия древнего поселения!
Я обернулся к карте и стал ее изучать. И тут у меня явилось подозрение. Схватив бинокль, я вышел из рубки и отправился на правый борт, чтобы посмотреть с другой стороны. Еще один мыс. Еще одно возвышение, поросшее высокими травами и борцом. В этом месте были тоже отчетливо видны белые зонты цветов.
Я поспешил вернуться в рубку и снова взглянул на карту. И тут меня разобрал радостный смех.
Эриксон и Джордж Флог удивленно обернулись. Уж не схожу ли я с ума? Я решил пока не выдавать им свои предположения, на случай если ошибаюсь, хотя и был абсолютно уверен, что определил наши координаты. Эти два мыса были мне знакомы. Я видел их уже раньше, во время войны, когда совершал экскурсию к южному берегу Адаха в поисках образцов.
Всматриваясь в дымку тумана, я упорно изучал береговую линию. Тут имелись еще и другие скалы, выступающие прямо из воды.
– Дон, если мы увидим большой отвесный утес, выступающий прямо из моря примерно в ста ярдах по курсу, значит, мы находимся у входа в залив Бут. Караульте появление довольно крупного острова как раз посередине канала.
Сначала мы
Теперь уже было нетрудно сориентироваться по островам, наметить курс и, несмотря на туман, разыскать пролив с восточной стороны Адаха.
– Ну, док, если вы не ошибаетесь, по возвращении на базу я вас угощаю, - весело сказал Дон.
Два часа спустя мы шли по проливу Кагалакса, и к пяти часам пополудни, в день столь сумрачный, что его вполне можно было принять за ночь, подошли к военным причалам. Я получил обещанное угощение.
Несколько часов спустя разразился шторм - такой, какого мы не видали все лето. Он бушевал два дня.
[Map_1.gif]
ГЛАВА XVIII
К моему удивлению и восторгу, входя в лабораторию, я встретил там Боба. Он прибыл накануне вместе с гарвардской группой - на катере береговой охраны.
Мы тотчас же уселись посреди растений и полевой одежды, развешанных для просушки на всех имеющихся в комнате гвоздях и сетках. Боб стал рассказывать о приключениях, пережитых им на склонах вулкана Коровинского. Вместе с Джорджем Прокопьевым и другими алеутами он добрался до горячих ключей ниже кратера, где их группа и расположилась лагерем на два дня, в течение которых Боб собирал в этом районе растения и образцы пород. Он хотел было подняться выше линии снегов, но алеуты воспротивились этому. Следуя их совету. Боб вернулся вместе с ними в деревню. Это было к лучшему, так как вскоре прибыл катер.
Я ожидал, что Боб с увлечением расскажет о свежих впечатлениях от похода в горы, но он молчал. Казалось, он был чем-то подавлен. Наконец, Боб поведал мне причину такого настроения. Ему хотелось бросить все и возвратиться на материк. Совершенно ошеломленный, выслушал я его признания. По его мнению, у нас не было ни ясной цели, ни системы. Похоже, что наша работа идет впустую, а главное, ему казалось, будто он принимает в ней такое ничтожное участие, что его отъезд не причинит ущерба делу.
Наша беседа затянулась до позднего вечера. Постепенно я начал понимать, что экспедиция потеряла для Боба живой интерес. Он в ней разочаровался. Не будучи человеком науки, он был не способен стойко переносить однообразие сбора коллекций. Полевая работа была для Боба всего лишь тяжелым и нудным занятием, и его участие в этом деле постоянно казалось ему малозначащим.
Конечно, это было заблуждением, и я пытался вразумить его, но безуспешно. Бобу все надоело. Он хотел возвратиться в Анкоридж и найти там занятие по душе.
Пока мы обсуждали положение, я тоже начал склоняться к мысли что, пожалуй, ему будет лучше поступить так, как он хочет. Мы сошлись на том, что он пробудет здесь еще несколько недель и выполнит последнее задание съездит на острова Прибылова и остров Св. Лаврентия, чтобы записать алеутско-эскимосские названия растений. Боб был не прочь повидать северных эскимосов, и к нему в какой-то мере вернулась прежняя бодрость духа. Особенно он был доволен тем, что я избавил его от сбора растений К этому меня склонило его признание, что до конца дней своих по доброй воле он не засушит ни единой травинки.