Колыбель
Шрифт:
В благодарность за невольную подсказку он сделал их первыми своими партнерами и — удивительное дело — не ошибся с выбором. Старики быстро и неплохо усвоили смысл карточной игры и не только в обыкновенном «дураке» вдруг выказывали неожиданную изобретательность и ловкость. Царь побожиться мог, что не учил их тому и этому, навык сам пер из глубин натуры. Они постигали карточные правила с той же опережающей легкостью, как дети осваивают компьютер. Оставалось признать, что они или были заядлыми игроками еще до того, как заболели, или что карточная игра работает по глубоким природным правилам, данным всякому человеку априори.
Чтобы составить
Первый утренний доклад, по сложившейся традиции, принадлежал Помпадуру. И почти никогда не содержал ничего интересного. Помпадур высматривал, не появилась ли где новая, еще не попавшая в сети сладострастного царского воображения привлекательная убудка. Это была реальная проблема, пресноводные гаремные рыбы его почти сразу же после первого контакта переставали волновать, а наслаждаться женским телом хотелось. Спасение было только в расширении ассортимента. С этим было сложно. То, что Помпадур рекомендовал, слишком уж не подходило его величеству. Надо сразу сказать: ни о какой педофилии не могло быть и речи. Дети обоих полов его не интересовали. Можно ли было поставить это царю царей в заслугу, трудно сказать. Вот если бы у него такая склонность была, а он ей не поддавался, — другое дело.
В общем, его величество сексуально скучал, набравшись посильнее, иной раз устраивал себе гаремный гон с выкрутасами, но чем дальше, тем реже.
Второе задание заключалось в том, чтобы просто отыскать хотя бы пару убудцев, ведущих нормальную половую жизнь. Ему казалось, может и безосновательно, что с этими людьми у него мог бы возникнуть какой–то человеческий разговор. Все же, как ни крути, человек — это хомо совокупляющийся, все остальное — здешние островные дикости.
И, надо сказать, какие–то основания для царских ожиданий были. Он вспоминал иной раз о Мамаше и будущем футболисте. Значит, в принципе кто–то на острове вступает в половой контакт.
И как–то раз повезло — утренний Помпадур, вместо того чтобы, как всегда, разводить виноватыми руками, радостно заявил: есть! На очень отдаленном хуторе, где живут всего лишь несколько человек, есть один, — Денис видел собственными глазами, — который делает с женщиной то, что любит делать и его величество.
— Веди его сюда, и немедленно!
Феномен был доставлен и внешним видом произвел на его величество сильное, хотя при этом и неприятное впечатление. Обликом в общем–то почти стандартный убудец. Но какое–то неуловимое отклонение от местной расовой нормы в нем просматривалось. Подобное его величеству приходилось видеть только у самых старых, больных стариков, готовившихся умереть. Можно было подумать, что они готовятся умереть в какой–то конкретный национальный
Но главное — взгляд! Слишком осмысленный, слишком предубежденный, таящий что–то про себя. И это не туполобая инертная убудскость, как у других, это скорее индивидуальная тайна.
Его величество назвал этого человека Петронием. Почему? Он был, по его мнению, похож на Петрония. Чем? Отстаньте! Похож, и все!
Попытка разговорить парня ни к чему не привела. Он не хотел раскрываться, но опять–таки совсем не по тем причинам, по которым это делала какая–нибудь Параша или Мамаша.
Это была частная, а не расовая скрытность.
— Будешь играть со мной в карты.
От этого он не отказался. Но тут обнаружилась большая и конечно же опять необъяснимая странность. Де Голль и Черчилль, составлявшие «игру короля», выразили сильнейшее нежелание садиться с новичком за один стол.
— В чем дело?! — был задан всем один нервный вопрос, никакого ответа ни от одной из сторон не получивший.
По–хорошему надо было встряхнуть этих уклончивых гадов и любой ценой докопаться до зарытой тут собаки. Денис чувствовал, что в этот раз он стоит перед той самой тайной дверью, за которой спрятан большой кусок здешней тайны. Но его величество, в отличие от господина аниматора, был не расположен к крутым разборкам в это утро. Отложим следствие с пристрастием. Разберемся позже.
А пока Петрония поместили в спецхижину, уже давно предусмотренную его величеством для подобных случаев.
Это была тюрьма. Там не кормили. Там уже сидела известная Мамаша. Она была наказана за то, что потеряла ребенка.
— Где мальчик?
— Не знаю.
— Когда он исчез?
— Не знаю.
— Вчера держала на руках?
— Держала.
— Спать легли рядом?
— Рядом.
— Где он?
— Не знаю.
Причем Дениса не оставляло ощущение, что женщина отвечает искренне, это очень нервировало и одновременно связывало руки. В тюрьму! Так мамаша стала первой арестанткой. Когда ее уводили, его величество в сердцах крикнул ей, что сын ее никогда не будет играть за «Манчестер Юнайтед», и тут эта пребывавшая в устрашающем душевном равновесии дама разрыдалась в голос.
— Вот заведу себе палача, тогда попляшете! — крикнул Денис так, чтобы всем было слышно.
Надо, наконец, понять — подданные или на самом деле не понимали, о чем речь, или очень хорошо притворялись, что не понимают.
Ночью его величество созрел для решительных, может быть, даже карательных действий, но на следующее утро выяснилось, что Петроний исчез. Запоры, — а царь царей сам позаботился о том, чтобы они были в порядке, — не были взломаны изнутри. Плетеные стены нигде не проломлены. Стражники, двое увальней, спали у порога, так что почувствовали бы, как таинственный пленник пытается выбраться вон.
Расследование ничего не дало. Совсем все запутывал тот факт, что Мамаша, проводившая ночь в соседней камере, не воспользовалась тем способом, которым воспользовался Петроний. Храпела, корова, всю ночь.
— Афраний, ты обыскивал остров?
— Да.
— Где Петроний?
— Его нет нигде.
— Он у Председателя?
— Его там нет.
— Так где же он?
— Не знаю.
Дело пришлось сдать в архив, как и дело об исчезновении мальчика. До лучших времен. Оставалось надеяться, что само как–то всплывет объяснение, как уже не раз бывало с другими историями.