Колыбельная для брата (сборник)
Шрифт:
На самом деле учебник размокал за поленницей. Генка подумал об этом с полным спокойствием. Ему было все равно.
– Я пошел…
И на этот раз ему открыл калитку Владик. Он ждал, это Генка сразу понял.
– Пришел!
«Как видишь», – чуть не брякнул Генка и ахнул про себя.
– Пойдем, – заторопился Владик. – Сыро. Моросит и моросит…
Дом Владькиной тетки состоял из двух частей. Словно два домика срослись боками. Один был побольше и постарше, под крутой двухскатной крышей, а к нему лепилась недавно сделанная пристройка. Доски некрашеного крыльца еще не потеряли свежей
В этой пристройке и жил Владик с отцом.
В узких сенях было темно и пахло новой рогожей. Владик дернул дверь, ведущую в комнату.
– Заходи.
Генка старательно вытирал о мешковину промокшие тапочки. Потом увидел светло-желтый пол комнаты и сбросил их совсем. Владик догадался по звуку.
– Ну зачем ты…
Генка бросил у порога мокрую куртку.
– А то еще наляпаю у вас тут.
В комнате было светло. Даже казалось, что солнечно, потому что на полу играли яркие желтые блики. В углу у двери прижимался к стене кособокий большой шкаф с пятнистым зеркалом. Он словно стеснялся своего неказистого вида и старался быть в тени. Даже зеркало его почти не блестело. А еще было три разных стула, длинная облезлая кровать, узкий диван, почти такой же, как дома у Генки, и широкий стол с чертежной доской. Видно, тетка снабдила родственников мебелью, что похуже. Только чертежная доска была светлая и новая. Конечно, не теткина. А на полу, вдоль стен, стопками лежали книги.
Кроме того, Генка увидел дверь, а за ней белый бок маленькой печки. Там была, наверно, кухня. Странно, что вход в нее был через комнату.
Пока Генка осматривался, Владик вытащил из-за шкафа свернутую в трубку бумагу.
– Проверь. Гладкая? – Он с громким шелестом развернул лист. – Я ее не мочил. Просто утюгом прогладил через полотенце.
Бумага в самом деле оказалась гладкой.
– Хоть сейчас можно дранки наклеивать, – согласился Генка. – Есть они у тебя?
– Есть. – Он опять полез за шкаф. И вдруг остановился. – Гена, а как тот змей? Правда сбили его?
– Сбили, – небрежно сказал Генка. – Только все равно без толку. Мы вперед успели, подобрали.
– Я боялся, что он сам упал, – сказал Владик. И, помолчав, признался: – Не люблю, когда змей падает… У меня раньше падали.
– Но ведь тот… ну, последний… Он ведь хороший был, – пробормотал Генка. – Он же не сам…
– Сейчас они у меня получаются, – сказал Владик. – Только я долго сижу над ними… Ну ладно. Если сейчас начнем, к обеду кончим. Еще ведь рано, да?
– Куда торопиться-то? Все равно дождь. И откуда его принесло?
– Я еще вчера знал, что принесет, – сообщил Владик, вытаскивая дранки. – Думаешь, он надолго? Он скоро кончится, вот увидишь.
– Вчера знал? – удивился Генка. – И не сказал ничего.
Владик насторожился.
– Ты бы не обещал, что придешь, да?
– Ну вот… Чего это ты? – досадливо ответил Генка. – «Не обещал». Из-за обещанья я, что ли, пришел?
– Я просто так… – негромко сказал Владик.
Генка, чтобы замять неловкий разговор, оглянулся: о чем бы спросить?
В углу, за диваном он увидел большой черный футляр. Генка знал, что в таких футлярах носят
Но сейчас надо было о чем-то заговорить, и Генка шагнул к баяну. Щелкнул по футляру и спросил:
– Твой инструмент?
Владик не ответил. Он стоял спиной к Генке, и в руках его громко шелестела бумага.
– Владик, твой баян? – переспросил Генка.
– Это аккордеон, – сказал Владик.
– Ну, твой?
Владик толкнул за шкаф свернутую в трубку бумагу. Его узкие плечи как-то устало опустились.
– Ты как все, – почти шепотом сказал Владик. – Такой же.
Генка ничего не понял. Но почувствовал, что опять сказал что-то лишнее. Но что? И как ответить теперь?
Но Владик заговорил сам. Негромко, но с резкой, звенящей обидой:
– Про велосипед никто не спросит. Даже не верят. Удивляются, охают. А про эту штуку, – он безошибочно кивнул в сторону черного футляра, – каждому надо знать. «Твой?», «Учишься?», «Играешь?». А он и не мой! Это папа себе купил, а не мне. Думаешь, если… если человек ничего не видит, значит, ему только на гармошке играть, да? Думаешь, больше он ничего не может?
– Ничего я не думаю, – выдавил Генка и подумал, что хорошо бы сейчас оказаться далеко-далеко, если уж нельзя провалиться сквозь землю. Сколько раз говорил себе: «Не болтай лишнего!»
– Думаешь, очень мне нужна эта музыка… – повторил Владик.
Генка сморщился, как от боли:
– Да ничего я не думаю. Ну, просто спросил.
– Кроме музыки, еще тысячи разных дел есть, – не оборачиваясь, проговорил Владик.
– Ты… ты как девчонка! – жалобно крикнул Генка. – Сам все выдумываешь, а потом обижаешься. Я же просто так спросил. Потому что здесь баян стоит. У любого бы спросил, если бы у него был баян. Хоть у кого! Понятно?
– Знаю я… – тихо сказал Владик. И было непонятно, что он знает: то ли, что сам виноват в этом споре, то ли, что нельзя верить Генке. Но ведь Генка не врал!
Теперь они молчали. И чем дальше, тем хуже было молчать. Наконец Владик примирительно произнес:
– Понимаешь, обидно, когда все одно и то же…
– Я понимаю, – поспешно откликнулся Генка.
Владик подошел и стал рядом. Опустил голову и покусывал губы, словно не решался в чем-то признаться.
– Хочешь… я покажу, – с запинкой начал он, – одну вещь. Только надо лезть на чердак.
Генка готов был хоть к черту на рога, лишь бы скорее забылась Владькина неожиданная обида.
Он даже куртку не надел, когда выскочил вслед за Владиком под дождь.
Владик первый взобрался на крышу дома по скользким от дождя перекладинам лестницы. Видно было, что лазил он здесь не один раз. Генка даже отстал немного.
Светло-серый ребристый шифер блестел, как мокрая стиральная доска. Там, где плоская крыша пристройки переходила в скат главной крыши, прилепилось что-то вроде крошечного домика. Это был вход на чердак. А недалеко от него торчал железный прут с жестяным широким флажком. «Флюгер», – понял Генка.