Колыбельная для двоих
Шрифт:
«Лицемер», — пронеслось у него в голове.
— Папа?
Он прищурил глаза, стремясь сконцентрировать на ней свое внимание. Это происходило снова, уже в который раз за последнее время, Мари Анна Мак-Фарленд отвлекала его от других обязанностей. Пенни уже высказывала ему несколько раз свое недовольство, теперь невнимательность отца заметила и Кортни.
Похоже, терзаться угрызениями совести стало для него в последнее время привычным делом. Он испытывал чувство вины за статью, за то, что хотел нарушить врачебную этику, за то, что не уделял своей семье должного внимания. И тем не менее он не отказался
— Кортни, мы с мамой желаем тебе только добра. Мы считаем, что переезд плохо отразится на твоей учебе в школе.
Она раздраженно вздохнула и откинула голову назад (еще один жест Пенни).
— Знаешь, папа, учеба не ограничивается штудированием учебников! Жизни тоже нужно учиться. Вы оберегаете меня от всего, а я не хочу, чтобы меня оберегали. Вы должны меня отпустить.
Джонас не хотел ввязываться в спор, не сейчас, когда все его мысли были сосредоточены на деле Марии Анны Мак-Фарленд. Он знал, к чему приведет его упрямство: к тому же, к чему всегда приводили все его споры с Пенни, — к тупику. Кортни будет чувствовать себя несчастной, все домашние неловко, а она все равно в конечном счете переедет…
Джонас похлопал ее по руке.
— Хорошо, Кортни, давай попробуем. Получится, хорошо, нет — ты всегда сможешь вернуться домой.
— Спасибо, папочка! — Она подпрыгнула к нему и обхватила его шею руками, затем она рванулась в дом, зовя мать, и оставила Джонаса любоваться зыбью на поверхности бассейна, в котором плавали листья.
Отец Криспин смотрел на мир сквозь свое отражение в окне. Он заставлял себя наблюдать за буйствующим на улице октябрьским ветром, срывающим с деревьев листву и переворачивающим баки с мусором, лишь бы не видеть отражение своего лица в стекле. В этом году осень пришла неожиданно рано. Обычно осень в Южной Калифорнии была мягкой и теплой, но только не эта. Эта отличалась безумствующей непогодой, унылым пейзажем. Мрачная картина навеяла отцу Криспину мысль о предстоящей зиме — холодной и ненастной.
— Лайонел… — раздалось позади него.
Отец Криспин отвернулся от окна.
— Простите, Ваше Преосвященство.
Мужчина, сидевший в парчовом кресле, водрузив ноги на пуфик, внимательно смотрел на своего гостя.
— Это все? Конец истории?
— Да, Ваше Преосвященство.
Отец Криспин снова зашагал по комнате, то входя, то выходя из островка тепла, идущего от горящего в камине огня.
— Ты больше не встречался с этой девушкой?
— Нет, Ваше Преосвященство.
— Ты ходил к ней домой? Пробовал поговорить с ней?
Священник остановился посреди элегантной гостиной.
— Я не мог! Я не мог видеть ее! — ответил он епископу, пытаясь контролировать свой голос.
— Почему?
— Потому что она одержала победу надо мной!
— Лайонел, — тихо сказал епископ, — сядь.
Отец Криспин сел напротив прелата. Двое мужчин сидели возле камина: на одной стороне их лиц прыгали отблески огня, на другой — залегли тени. Их профили были полной противоположностью друг друга. Лицо Лайонела Криспина состояло из кругов и полукругов —
— Мы с тобой прошли долгий путь, Лайонел, — гнусавым голосом произнес епископ, — я помню, как ты пришел в эту епархию. Я тогда был всего лишь приходским священником. Ты помнишь те дни, Лайонел?
— Ваше Преосвященство, я не смог помочь той девочке. Я в буквальном смысле сбежал от нее.
Епископ Мэлоуни сложил ладони вместе и уперся в них своим упрямым подбородком.
— Хорошо, давай поговорим об этом. Почему ты причастил эту девушку, если считал, что она этого не заслуживает?
Руки отца Криспина сжались в кулаки.
— Потому что мне было неловко.
— Неловко?
Лайонел избегал взгляда своего старого друга, он отвернулся и уставился немигающим взглядом на танцующее в камине пламя.
— Я чувствовал, что на меня смотрит вся церковь.
— Это так и было?
— Не знаю, но мне так казалось. Все прихожане смотрели на меня, даже служки. Мне было так страшно, — Лайонел провел сухим языком по губам, — обернуться и увидеть ее, стоявшую там на коленях. И я понял, когда увидел выражение ее лица, что она будет стоять там до конца, что Мария Анна Мак-Фарленд будет продолжать стоять возле алтаря с запрокинутой головой и высунутым языком даже после того, как все рассядутся по местам и я начну читать молитву. И я причастил ее, Ваше Преосвященство, я причастил ее, чтобы отделаться от нее!
Епископ Майкл Мэлоуни, продолжая подпирать свой острый подбородок сложенными вместе ладонями, слушал слова отца Криспина, его напряженный голос. Спокойным, ничего не выражающим взглядом он смотрел на его искаженное терзаниями лицо, на резкие, нервные движения и понял, что священник еще не поведал ему того, из-за чего он и пришел сегодня.
— Значит, — прозвучал гнусавый голос, — ты считал, что на душе у этой девочки лежит смертный грех, и все равно причастил ее. Ты исповедался в этом?
— Да. Отцу Игнатию.
— Хорошо, со своей души ты снял грех. Давай теперь поговорим о проблеме этой девочки.
Отец Криспин опустил голову и посмотрел на свои руки. На душе у него по-прежнему было тревожно. Он выбрал старого отца Игнатия из-за того, что мужчина был глух на одно ухо и налагал легкие епитимьи. Лайонел Криспин был ничем не лучше, чем его прихожане.
— Что касается девочки, Лайонел, то мне кажется, что она действительно верит в то, что непорочна, а посему не совершает греха. Быть может, она просто забыла об этом, а быть может, еще что, какие-нибудь проблемы с психикой. Лайонел, мы не проклинаем людей с психическими расстройствами.
— Я не думаю, что у нее какие-то проблемы с психикой, Ваше Преосвященство, ни у нее, ни у ее врача.
— Ах, да, как там, ты сказал, его зовут?
— Вэйд.
— Этот доктор Вэйд заявляет, что Мария в здравом уме и памяти и способна отвечать за свои слова. Тогда получается, что она лжет. Как бы там ни было, меня очень заинтересовало то, что ты мне рассказал об этом партеногенезе. Я бы хотел поговорить с этим доктором Вэйдом и узнать об этом побольше.
Отец Криспин резко поднял голову.