Колючка
Шрифт:
– Разумеется, миледи, – соглашается Филадон с легким поклоном.
Мелькиор повторяет его движение с выражением вежливой скуки.
Валка бледнеет от злости и бросает на меня яростный взгляд.
– Благодарю вас, милорды. – Я улыбаюсь ей. Новой жизни – новое имя. Пусть она стала принцессой, зато я могу избавиться от ее личины, а она обречена всю жизнь провести под моей.
До конца стоянки я снова молчу, улыбаюсь, киваю в ответ на редкие обращения и наслаждаюсь простым, но сытным обедом из хлеба, сыра, фруктов и холодного
Вскоре после еды мы возвращаемся в карету и движемся дальше. Каменистый перевал уступает место редким лесочкам, а вскоре взгляду открывается все больше и больше склонов с пышными травами и поздними полевыми цветами, которые подолгу тянутся между совсем уже редкими елочками и дубами. Через день-другой мы наверняка спустимся к равнинам.
Мы прибываем на ночлег в небольшой придорожный трактир аккурат под вечер, когда солнце уже в полушаге от горизонта. Умывшись в своей комнатке, я пробираюсь к загонам, в которых привязаны все наши лошади, и выискиваю белого жеребца. Конюхи ушли в дом ужинать, оставив лошадей, но могут приглядывать за ними через двери кухни. В глубине загона виднеется белый. Смотрит на меня, подняв голову, живыми внимательными глазами. Сердце болит за него.
– Не представляю, как тебя освободить, – бормочу я, опираясь о деревянную балку. Ночью оставят дежурить кого-то из солдат, и даже сейчас мимо дверей то и дело снует прислуга с кухни – слишком часто, чтобы я решилась выпустить жеребца. – Валка из тех, кто сдаст тебя живодеру, как только поймет, что не может объездить. Жаль, что ты не смог убежать на волю в тот раз.
– Я предпочел остаться, принцесса, – отвечает он глубоким мягким голосом.
У меня глупо открывается рот. Что?
– Ты сейчас… ты говоришь?
Мое изумление как будто бы забавляет коня.
– Да, – подтверждает он.
Я вижу, как шевелятся его губы, хотя и не совсем в лад со звуками, стоящими у меня в ушах. Но он говорит, говорит вслух, произносит звуки, невозможные для лошади.
– Но как?
– Полагаю, это должно быть очевидно.
Я прижимаю руку ко лбу, словно так можно унять круговерть мыслей. Но все по-прежнему кажется невероятным, если только не…
– Колдовство?
Он склоняет голову, ну совершенно как благовоспитанный придворный.
– Тебя прокляли? – допытываюсь я, снова хватаясь за балку между нами.
– Нет, – отвечает он с веселыми нотками в голосе. – Отнюдь. Умение говорить в моей природе. Я просто предпочитаю не щеголять им перед вашим видом.
– Тогда как ты… почему ты здесь?
И почему подобное создание не соизволило подать голос для того, чтобы обрести свободу?
– Я попался в трудное время, был сам не свой, – отвечает жеребец. – А твой брат просто выкупил меня, едва узнал, что я не даю себя оседлать. – И продолжает, будто невзначай: – Этот твой
У меня вырывается смешок, потом еще один, резкий и сдавленный. Так я отчаянно стараюсь проглотить хохот, чтобы не привлекать внимания людей с кухни. Моего брата обзывает дурнем говорящая лошадь, а я, значит, надежда человечества? Похоже, я теряю рассудок. Может быть, так мстит Дама – отнимает у меня ясный ум, обрекает всю жизнь скакать за бабочками – безобидной, безопасной. И бесполезной.
– Нужно было уходить, – говорю я мягко. Безумна я или нет, но он все еще здесь, а Валка не оценит коня, на котором нельзя ездить.
– Я остался, потому что ты мне нравишься. В тебе есть милосердие и справедливость.
– Это совсем не повод. Что бы там во мне ни было, я едва ли смогу тебя защитить. Так что принцесса наверняка…
Я снова изумленно смотрю на него. Принцесса, назвал он меня, впервые заговорив. Твой брат, сказал он.
– Я знаю, что с тобой случилось. В тот день я оставил ваш отряд и уже ушел в лес ниже по реке, когда твою жизнь отняли и отдали ей. Я был не в силах вмешаться, но стал свидетелем содеянного.
Голос у него глубокий, спокойный, такой настоящий. Это никакое не наваждение, просто нечто, неведомое мне доселе.
– Поэтому ты остался с нами, – заканчиваю я тихо. – Но объясни же, как ты говоришь? Что ты такое на самом деле?
– Я – Конь, мое племя существует издревле и отличается от ваших вьючных созданий так же, как ты сама. Твой конюх почти не промахнулся, сказав, что меня пригнали с Пышных Равнин, я был рожден не намного южнее тех мест. Во времена, давние даже по людским меркам.
Он встряхивает гривой и косится на двери кухни, но там по-прежнему тихо.
– Ты уже придумала, как снять заклятие?
– Снять?
– Ну конечно! Ты ведь хочешь его снять, не так ли?
Я собираюсь с духом.
– Сначала хотела, но… но у меня было время подумать, так что больше не хочу.
– Так что больше не хочешь, – повторяет он, словно слова могут поменять от этого смысл.
– Не хочу.
– Почему? – Если лошади способны всем своим видом выражать ошеломление, думаю, это выглядит именно так.
– Не придется быть той, кем я была. Понимаешь? У меня никогда и не получалось, я терпеть не могла двор, а теперь могу просто оставить все позади. Могу сама выбирать себе жизнь.
Белый пристально смотрит на меня, а когда заговаривает вновь, я слышу нотки разочарования:
– Ты не чувствуешь долга перед своим народом?
К щекам приливает кровь.
– Мой народ остался дома. Кем бы я ни была, я не смогу помочь им из Менайи.
– Менайцы и есть твой народ. Они тебя выбрали. Хочешь подсунуть им гадюку вместо себя?