Команданте Мамба
Шрифт:
Да, всё только начиналось. Счастливый Масса стал присягать на верность Вану. Откуда-то притащили древний алтарь и уродливую деревянную фигуру старого, как экскременты мамонта, бога. Ставший верховным вождём, Ван вытащил древний кинжал, и, взяв за руку Массу, полоснул острым клинком по его ладони.
Брызнула кровь, и Масса зашептал слова клятвы верности. Его кровью окропили древний алтарь, и обмазали чёрные, сильно закопченные и покрытые застарелой грязью, губы уродливого древнего бога. После этой варварской церемонии «команданте» Мамба схватил за окровавленную руку новоиспечённого регента, и, подняв её вверх,
— Вы слышали?! Он поклялся мне в верности! Да покарают его боги, прежде чем, я доберусь до него сам. Я назначаю тебя, младший визирь Масса, регентом в моё отсутствие.
Естественно, таких слов в скудном диалекте санго народа банда не было. По-простому им объяснили, что вождь Ван оставил за себя временного вождя, и в любой момент может его сместить, что, в принципе, все собравшиеся прекрасно поняли, хоть и были дикарями.
Глава 9 Схватка интересов
Странный вождь больше к капитанам не вернулся. Все главные участники событий удалились в сторону окраины города, к разбитому полевому военному лагерю победившей стороны, где располагалась походная палатка вождя чернокожих, команданте Мамбы, как думали оба офицера.
Толпа людей расступилась перед команданте и его регентом Массой, а потом последовала за ними, находясь в кильватере его свиты, состоящей из суровых чернокожих воинов с телами, покрытыми шрамами. Толпа чернокожих горожан, пританцовывая и распевая на разные лады тут же сочинённые песни, состоящие из абсолютной белиберды, проследовала за процессией почти до самого конца, а потом разошлась по своим хижинам, бурно обсуждая произошедшее.
Песни были незатейливые, впрочем, как и обычная жизнь негров.
О… А, было бы так всегда.
Всегда бы горели костры, и ночи прохладой были полны.
Поля полны еды, а хижины — детьми, и могучий вождь был бы, бы, бы, бы.
Вот такие мотивы.
— Сволочи, гады, козлы, … РАСИСТЫ! Я был вне себя от ярости. Я… блин, как порядочный человек, подошёл к ним сам, оказал уважение, протянул первым руку. А они?!
— Спасибо, что не плюнули в неё… негодяи!
Плюясь и матерясь, я зашёл в большую хижину, называемую тукль, в которой ранее жил зажиточный горожанин. Но, в её тесных стенах было тяжело находиться. Не в силах больше мерить шагами ярости её скудные объёмы, я вылез обратно, и двинулся под навес, где отдыхали хозяева хижины, одновременно доставая из ножен саблю.
Очень хотелось на ком-то сорвать свою злость, но, увидев испуганные глазёнки детей, устыдился своих желаний. Резко развернувшись, и, будучи злым уже по другому поводу, вышел к колючей изгороди, опоясывавшей территорию, на которой жила эта семья.
В голове резко родилась идея прорубить новую калитку для чужого семейства. Свистнула сабля, развалив колючие стволы, а потом заработала как сенокосилка, сбривая сильными ударами всё подряд: стволы, колючки, отдельные ветки. Листья и мусор, ползучие и летающие насекомые горохом посыпались с изгороди. Заверещала ночная птица, и унеслась прочь, искать более спокойное место и не желая общаться с взбешенным вождём. Ну и правильно, нечего тут… орать.
Я почти успокоился, порубив приличный кусок изгороди, когда меня нашёл португалец. Осторожно приблизившись, он, делая «большие»
Мгновенно успокоившись, и сразу позабыв про свои обиды, я постарался собраться. Сабля все еще была зажата в руке. С неё стекал зелёный сок растений и внутренние жидкости, попавших под удары, насекомых, даже ночная ящерица стала смазкой для клинка, и теперь лежала под колючим кустом, вяло шевеля разрубленным на две неравные половинки, телом.
Ну что ж, «ласкаво просимо», дорогие мои европейцы.
— Луиш, зови Ярого и Бедлама. Бедламу скажи, чтобы принёс кожаный мешочек, что побольше, он знает. У тебя есть данные, сколько у нас слоновой кости, и этих всяких шкур? Будем торговаться, если они, конечно, за этим пришли. Если же нет, то…
— Ярому скажи, чтобы окружил хижину воинами, и чтоб у каждого был щит и отравленные дротики, посмотрим, кто кого, если что.
Отдав необходимые указания, я снова зашёл в хижину и разжёг огонь в очаге, находившимся ровно посередине, подбросив смолистых дровишек. Ароматный горячий воздух пахнул мне в лицо невидимым в ночной мгле дымом. Втянув его полной грудью, и, окончательно успокоившись, я присел на пол, сложив свои длинные ноги, и стал терпеливо ждать гостей.
Минут через двадцать, циновку, заменявшую дверь в хижину, откинула рука португальца, давая возможность войти Бедламу. Тот, пригнувшись, вошёл. Он долго не задержался, вручив мне мешочек с плохими, с моей точки зрения, алмазами. Вручив их мне, он тут же вышел. Вслед за ним зашёл Ярый, и, получив краткие инструкции по охране, вышел в ночь, вслед за Бедламом.
Ещё через пять минут, закрывающая вход циновка была в очередной раз откинута, и вовнутрь хижины шагнул капитан бельгиец, а вслед за ним и Луиш. О том, что Леонард де Брюлле капитан, я узнал от него самого, уже в процессе переговоров. Его знаки различия мне были неведомы, как и то, что он был бельгийцем.
Луиш начал переводить.
В свете костра лицо вождя чернокожих постоянно меняло очертания. Длинные тени, изгибаясь под немыслимыми углами, захватывали одну область его лица, открывая при этом другую, и изменяя его до неузнаваемости. Казалось, в одном лице жило два, абсолютно при этом разных. Слабый огонь очага плясал на глиняных стенах хижины, создавая иллюзию движения теней и заставляя оживать ночные страхи. Тени как будто требовали пищи и крови. Древний рог на груди вождя начал мягко светиться, испуская свет из всех своих трещинок, которые начали складываться сначала в неведомые узоры, затем в символы, а потом и в буквы.
На этом этапе, Леонард понял, что пора прекратить эту вакханалию ночных страхов Африки, и встряхнулся. Огонь в очаге вспыхнул ярче. Тени отступили, заметались, спрятались по углам, взирая оттуда бесплотным взглядом. Разговор начался.
— Я являюсь полномочным представителем короля Бельгии Леопольда Второго за пределами Конго, и в пределах реки Убанги. Вот мои бумаги.
И он протянул, сложенный вдвое, лист мелованной бумаги с королевскими золотыми вензелями и большой красной печатью внизу текста, поверх которой была неразборчивая подпись. Лист он достал из небольшого чемодана, принесенного с собой.