Команданте Мамба
Шрифт:
Тех микробов, что жили у них в слюне, и яда, накопленного за годы жизни, думаю, хватило бы не на один десяток вражеских воинов. Но я от природы гуманист, и не насилую женщин, и в прямом, и в переносном смысле. Добровольно никто не захотел расставаться со своим ядом, а заставлять я не стал, пусть травятся дальше.
И теперь нам придётся воевать без скрытых козырей. Просто оружием, пусть и немножко огнестрельным. Вытянувшись в две колонны, и, отправив самых легконогих и быстрых разведчиков вперёд и на фланги, мы двинулись ускоренным маршем. Как я указывал раньше, у каждого моего
А в руках был круглый щит, копьё, и что-нибудь из оружия ближнего боя. Это был или короткий меч, или бронзовый, либо медный, хопеш, длинный нож, топор на длинной ручке, ну, или на самый крайний случай, дубинка, с железным навершием.
Столбы дыма на горизонте стали уже истончаться, постепенно растворяясь в синеве африканского неба. Только горький пепел сожженных жилищ человека и полей напоминал о себе неприятным привкусом во рту.
Чем ближе мы подходили к месту трагедии, тем больше в воздухе попахивало жареным мясом, и, думаю, что это было мясо не домашних, или диких животных, а человеческое. Наконец, на горизонте появились остатки сожженной деревушки. Далеко вправо ещё одной, и ещё, чьи очертания скорее угадывались, чем были видны на самом деле.
Вернулись разведчики и доложили, что налётчики ушли, уведя с собою всё население, оставив в деревне лишь трупы. Через несколько минут мы подошли и к месту трагедии. Глазам открылось ужасное зрелище сожженной деревни.
Все, и так невзрачные, хижины были полностью разграблены, разломаны и сожжены. Всё, что не смогло сгореть, валялось разломанным на земле, покрытой пеплом. Там же лежали остатки от коров, что по каким-то причинам не были уведены с собою. У них была сцежена вся кровь, вырезаны наиболее аппетитные куски мяса и содрана шкура.
Но не это было самым страшным в картине разрушения. Да, я видел убитых, и убивал сам. Да, я знал, что не белые были главным бичом в Африке, а сами черные, постоянно враждовавшие между собою, совершающие грабительские набеги друг на друга, иногда с ненужной жестокостью, и даже, наверное, не иногда, а почти всегда, за редким исключением.
Так было и сейчас. В разных местах валялись убитые старые женщины, маленькие дети, верхом жестокости были оторванные головы у мужских трупов и, скорее всего, унесённые с собою. Одно из тел, видимо, принадлежавшее местному вождю, висело на дереве распятым, с вскрытой грудной клеткой, откуда было вырвано сердце и печень, и, скорее всего, съедено.
В этом местные туземцы не отличались оригинальностью. Похожие поступки совершали и дикари на островах в Тихом и Индийском океане. И даже японские генералы не чурались съесть сердце храброго врага, как для устрашения, так и для повышения собственной значимости в глазах подчинённых и сослуживцев.
Мне же было просто противно. Остальные, увидев эту картину жестокости и надругательства, стали яростно кричать, и сами собой собрались в круг, исполняя боевой танец, завывая на разные лады, и доводя себя до бешенства.
Я не мешал им, проверяя, легко ли достаётся револьвер, и как быстро я смогу снять свою винтовку из-за спины. Наконец,
На флангах и впереди, по-прежнему, бежали наши разведчики, преследуя и высматривая врага. Через полчаса, впереди послышались радостные крики. Воины племени креш были обнаружены.
Словно стая акул, почуявших кровь, мои подчинённые бросились бежать, взвинтив темп до немыслимых пределов. Моя гордость вождя была уязвлена, и, хоть я не испытывал тех чувств, что испытывали они, всё-таки смог догнать голову колонны, и бежал сбоку, пытаясь увидеть происходящее впереди, и принять необходимые меры заранее, перед тем, как мы окунемся в бой.
Вскоре мы увидели, бежавших обратно, наших разведчиков, во главе с Яриком. Добежав до меня, он рассказал, что негры из племени креш, обнаружив погоню, разделились. Меньшая их часть стала уводить несчастных пленников дальше, а большая, состоящая из одних воинов, осталась прикрывать отход.
По его словам выходило, что противников было около двухсот, может быть, чуть больше, а нас было всего восемьдесят человек. Но, нам не привыкать сражаться с превосходящими силами противника, и я приступил к перестроению своих, рвущихся в бой, воинов.
Особо мудрствовать я не стал, и перестроил шеренги воинов в шахматном порядке. Сам же встал сзади, держа «там-там» в руках. Фланговые небольшие отряды мелькали на периферии моего зрения. По моему знаку, они втянулись в общий строй.
Таким порядком мы двинулись вперёд. Нас уже ожидала организованная толпа дикарей с разукрашенными, хоть и уродливыми, но гармоничными для их тел, узорами. Особенно они постарались украсить свои дикие рожи, и так не блиставшие никакими достоинствами, кроме присутствия фаланговых косточек в плоских носах.
Из одежды на них была только краска на чёрных, как вакса, телах, их половые члены были засунуты в футляры из высушенных тыкв, рогов и кожи домашних животных, ну, собственно, и всё.
Вооружены они были более разнообразно, чем одеты. Почти у каждого был лёгкий щит, сделанный из тростника, или бамбука. Некоторые даже были обмазаны глиной, или укреплены кожей. Из оружия были лёгкие копья, самой разнообразной формы: и гарпунного вида, и с зазубринами, и с ровными широкими лезвиями, как у мясницких тесаков. В оружии ближнего боя превалировали разнообразные дубинки, как объяснимого вида, так и совершенно не объяснимого, всем своим видом указывая на извращённую фантазию своих создателей.
И вся эта организованная толпа стояла перед нами, и, потрясая своим убогим, но от этого не менее опасным, оружием, кричала и вопила. К тому же, увидев, что их намного больше, чем нас, противники воодушевились, и, по команде своего военного вождя, начали осыпать нас стрелами, чтобы потом напасть.
В ответ мои лучники открыли аналогичную стрельбу, начав забрасывать их стрелами в ответ. Враги стали нести ощутимые потери. В основном, за счёт того, что наши стрелы пробивали щиты и попадали в тела тех, кто за ними прятался.