Команданте Мамба
Шрифт:
Я был глуп, и должен был ответить за свои ошибки, допущенные не так давно. Я забыл, что жажда наживы и чувство личной мести, могут затмить любой страх, даже перед неведомым. И жестоко поплатился за это.
Пока я понемногу развивался, подчиняя своей власти территории, населённые народом банда, по всему Судану шли бои с английскими колонизаторами и подконтрольными им силами арабо-турецкого Египта. Восстание Махди давно охватило все районы Судана, в том числе, и территорию Южного Судана, что граничил с местностью, контролируемой
Не остался в стороне и Аль-Максум, выступив, сначала, против махдистов, а затем, быстро успевший «переобуться» и «раскаяться», чтобы переметнуться уже на сторону вождя махдистов Мухаммеда-Ахмеда, объявившего себя Махди, то есть, «посланцем неба».
Несмотря на освободительный характер войны, нубийцы в союзе с другими племенами, вступив, в том числе, и в союз с племенами негров, в частности, с «динка», преследовали и личные интересы, а именно: возродить работорговлю, доставляя рабов в порты Красного моря, а кроме этого, им нужна была торговля слоновой костью напрямую, минуя египетских посредников.
Всего этого я не знал, и поэтому спокойно плыл дальше, пока наша мини-флотилия не добралась до Барака. Первые тревожные слухи мы узнали еще на пристани, куда причалили наши плоты. Забеспокоившись, я бросился вперёд, в центр города, но не успел.
Навстречу мне бежал, оставленный мною начальником ландмилиции, и по совместительству мэром города, местный уроженец Памба. Он бежал, и по его виду я понял, что меня ждут неприятности, но я не знал ещё, насколько они большие.
— Беда, вождь, беда! — закричал он, добежав до меня.
— Что случилось? — не обращая внимания на его взгляд, обшаривающий моё тело с ещё не зажившими ранами и наложенными на них повязками, спросил я.
Дальнейшее его повествование заслуживает отдельного рассказа, но вкратце всё было так. Барак сейчас был наполнен беженцами из Бырра, и готовился отражать нападение пришельцев из Южного Судана.
Их вовремя обнаружили, и успели принять какие — то меры, часть жителей многострадального Бырра бежала в Барак, часть в — Баграм. Гарнизон из пятидесяти воинов принял бой, но был разгромлен и бежал, в более защищённый Баграм, где укрылся за его живыми стенами.
Острая боль пронзила моё сердце.
— Нбенге! Я не допущу! Дочка! Нбенге! Она же беременна, да ещё на последнем месяце! Суки! Твари! … Осёл! Какой же я… осёл! Зачем, зачем, я показывал алмазы этим уродам!
Скорее! Надо скорее идти на помощь! Скорее, скорее на помощь! Их же там убьют! Там некем, некем воевать! Пятьдесят воинов, и кучка бежавших из Бырра!
— Что делать? Что мне бл… делать!
Паника, меня накрыла паника. Я стал метаться и бестолково кричать, показывая свою ярость, и публично демонстрируя бессилие. От дальнейших ошибок меня спас Ярый.
К этому времени все мои воины уже сошли с плотов, и теперь стояли рядом, не решаясь ко мне подойти. От криков
— Вождь, очнись, ты, вождь! Ярик обхватил меня руками и успокоил, крепко сжав в своих объятиях. Раньше он бы не смог этого сделать, но сейчас… я был слаб, и, как оказалось, не только физически, но и морально.
Способность соображать вернулась ко мне почти сразу после его вмешательства.
— К бою, в поход! Все, кто может нести оружие, все становитесь в строй и готовьтесь к маршу.
Через час мой небольшой отряд увеличился с 95 до 120 человек. Забирать всех воинов я не рискнул. Главе Барака, Памбе, тоже надо было отбиваться от врагов, хоть с кем-то.
Ускоренным маршем мы двинулись на помощь Бырру и Баграму. Но, время играло против нас. С момента захвата Бырра прошло не менее пяти дней. Марш к нему должен был занять не менее трёх суток, а потом ещё трое суток до Баграма, мы не успевали.
Моё тело подвело меня. Пройдя десять километров, я свалился на землю от усталости, доведя себя до крайнего физического и эмоционального истощения. Дальше меня несли на носилках, которые предусмотрительно изготовил Ярый. Воины, попеременно сменяя друг друга, тащили меня дальше, а я смотрел на безжалостное африканское солнце сквозь сомкнутые веки, и мог только стискивать зубы от бессилия.
Временами, я забывался в тяжёлом болезненном сне, бредя при этом и громко зовя Нбенге. Возле моих носилок молча шагал Луиш, снова похудевший и озабоченный моим состоянием. Он постоянно смачивал мой лоб влажной мочалкой, сделанной из растительных волокон дурры.
Это помогало, но ненадолго, и я снова начинал метаться в бреду. Через три дня, мы вошли в разграбленный Бырр. Никого там не обнаружив, ни врагов, ни местных жителей, и, отдохнув пару часов, отправились дальше, в Баграм.
Сознавая, что впереди, возможно, мой последний бой, я собрался, переломив своё отношение к происходящему, и взял себя в руки. Тело ещё было слабым, но душа жаждала отмщения. Дух вождя снова возродился во мне, а изначальная инфантильность моего поколения навсегда ушла из сознания, уступив место мрачной решимости идти до конца.
Свои раны я перевязывал теперь сам, отринув помощь Луиша, недрогнувшей рукой отрывая присохшие к ране куски листьев и материи. Физическая боль притупилась, и уже не могла нанести мне такие раны, как душевная. И теперь она не подавляла меня, а скорее, отвлекала от той боли, что терзала моё сердце.
Но я пока держался. Перед последним переходом до Баграма, я дал отдохнуть воинам. Негоже идти в последний бой усталыми и истощёнными. И сам подал им пример, плотно поужинав. Затем лёг спать, выставив на ночь часовых. Несколько часов уже ничего не решали, и я готов был увидеть самое страшное в моей недолгой жизни.