Командарм Дыбенко(Повести)

Жигалов Иван Матвеевич

— Знаю, Дыбенко, ты уже не новичок в подпольных делах, умеешь держать язык за зубами, — продолжал сменный. — Но учти, за тобой следит матрос Шмелев. За ним мы тоже присматриваем. Тебе нужно сделать вот что…

Охота назвал пять матросов и пояснил, как проверить их и привлечь к подпольной работе.

— Гляди в оба, — сказал сменный. В прошлом году на «Двине» был провал, провокатор затесался. Знал, к счастью, он мало, поэтому, хоть и были арестованы хорошие ребята, основное ядро подпольщиков удалось сохранить.

Дыбенко вскоре овладеет

«конспиративным механизмом» подпольщиков «Двины», так называемой «системой пятерок», и позднее в своих воспоминаниях запишет: «Что это значит? Это значит, что если я достаточно проверен, тогда мне поручают завербовать пять товарищей, с которыми я и поведу работу. Каждый из пяти завербованных знает только меня как организатора, но совершенно не знает других членов „пятерки“… В случае провала… арестовать могли только двоих человек, следов к другим не было, никаких списков „пятерка“ не вела».

Как-то Охота пригласил Дыбенко в трактир «Волна». В Кронштадте множество питейных заведений: портерных, трактиров, чайных, закусочных, буфетов, где продавалась водка — «крокодилова слеза» — рюмками, бутылками. Матросам и солдатам не возбранялось посещать кабаки. Командиры, а особенно старшие офицеры, старались не замечать, если нижние чины возвращались с увольнения под хмельком и с синяками. «Такие политикой не занимаются». Подпольщики же в портерных и трактирах устраивали деловые свидания, решали важные политические вопросы.

— Заметил, ты к «зеленому змию» равнодушен, — говорил Охота, — похвально. Я тоже мало пью и редко, но в портерные заглядываю. Переоденусь в цивильное платье и забегу поглазеть да послушать, о чем говорит народ. Пить нам — подпольщикам — нельзя. Но иногда для пользы дела, перед тем как возвращаться на корабль после деловых встреч, загляни в «Прибой», он самый близкий, «причастись», тогда вахтенный не станет придираться…

На следующий день Дыбенко отправился на Цитадельскую улицу, легко разыскал одноэтажный домик, в котором Охота снимал комнату у вдовы боцмана, погибшего во время боя в Цусимском проливе.

— Входи, входи, — пригласил хозяин. — Живу холостяком, в молодости некогда было жениться, а теперь уже поздно.

Павлу понравилась комната: ничего лишнего, много света. На подоконниках двух окон цветы. Два венских стула, кушетка, платяной шкаф. Из него Охота достал одежду.

— Примеряй, матрос, костюм телеграфного техника.

Рубашка, пиджак, брюки пришлись впору, даже фуражка с техническим знаком была в аккурат.

Трактир «Волна» располагался в самом людном районе близ Цитадельских ворот.

Охота рассказал о достоинствах трактира: в нем чисто, порядки строгие, пей сколько влезет, но не теряй рассудка. Нельзя браниться.

Посещали «Волну» рабочие и грузчики военного порта, мастеровые, судостроители, извозчики, солдаты пехотных полков и крепостной артиллерии, матросы. Имелись в «Волне» и отдельные «кабинеты» — крохотные каморки.

В кабинет их проводил половой, рыжеголовый краснощекий

здоровяк. Закрывая дверь, угодливо согнул спину, заискивающе произнес:

— Буду рядом-с. Покличете-с.

Комнатушка на половину окна, вторая половина отошла к соседнему «кабинету». По стенам узенькие диванчики, закрытые серыми чехлами. На столе графин водки с лимонными корочками, квас, закуски.

— Сейчас подойдут наши: Свояк — мастеровой с морзавода и Волков с «Николаева». Заведение вполне подходящее, — продолжал Охота, — хотя и тут полно шпиков. Да где их нынче нет! Не раз бывали здесь с Филатовым и Львовым. Хорошие ребята!

Вошел Свояк, мужчина лет сорока, в черном новеньком пиджаке, из-под которого виднелась синяя рубаха-косоворотка, брюки навыпуск, черные штиблеты. Рыжие усы лихо закручены кверху. Кивком головы показал в сторону двери, приложил палец к губам. Дыбенко понял: надо говорить тихо.

— Ну здравствуйте! — Руку Дыбенко Свояк задержал в своей.

— Я тебе о нем говорил, — пояснил Охота. — На электрика учится у нас на «Двине».

Появился Волков, красивый кареглазый матрос с коротко подстриженными русыми волосами. Поздоровался, пожал всем руки. От водки отказался.

— Мне еще предстоит побывать на обеде у фельдфебеля. Позвал отмечать тещин день рождения.

Свояк подкладывал в тарелку закуску и громко рассказывал длинную историю, происшедшую с мастером. Потом повернулся к Павлу, стал расспрашивать о заработках рижских портовых грузчиков. Охота в это время тихо беседовал с Волковым. Свояк как бы между прочим сообщил, что «дело» приурочивается к началу заграничного похода эскадры. Охота и Волков понимающе кивали.

— Так, говоришь, заработки низкие? У нас они тоже невелики. Перебиваемся с хлеба на квас… — И, повернув голову к остальным: — «Праздник» начнет линкор «Император Павел Первый».

Свояк резко поднялся и сильным толчком открыл дверь. В коридоре что-то рухнуло.

— Ждал-с, позовете-с, потому стоял у двери-с. — Половой тер ушибленный лоб.

— Фискал и по совместительству половой, — отчеканил Свояк. На улице продолжал ругаться: — На роже написано — шпик… Поскорее разойдемся. — Попрощался и пошагал по Цитадельской. Как-то незаметно скрылся и Волков.

Охота повернул в противоположную сторону, шепнув Дыбенко:

— Погуляй, а через полчасика загляни, у меня для тебя кое-что припасено…

Убедившись, что «хвост» не тянется, Павел направился к знакомому домику. Пока переодевался, Охота ходил по комнате, бранил полицию и шпиков. Остановился около Дыбенко, спросил:

— Понял, что говорил Свояк? — и сам ответил: — Будем готовиться к восстанию. Присматривайся к людям. Дела у нас много… А это тебе, — передал пачку. — Тут все о житии святых. Держи: «Николай чудотворец», — прочитал он. — А вот еще «Святой угодник Серафим Саровский», «Варвара великомученица», «Алексей — божий человек». Положи в рундук, места много не займет, а в трудную минуту выручит.