Командарм Дыбенко(Повести)
Шрифт:
— Вот и делай правильные выводы… Ты выпустила, словно джинна из бутылки, своего «крылатого Эроса», теперь попробуй загони его обратно! Черта с два! Будет он порхать над землей да чирикать: «Любовь многогранна!», «Любовь многострунна!» И ссылаться будут: мол, сама Коллонтай утверждает, что идеология рабочего класса не ставит формальных границ любви. Калечишь ты, Шура, молодежь!
Дыбенко напомнил жене (хотя она знала это сама отлично), что Владимир Ильич Ленин считал требование «свободы любви» не пролетарским, а буржуазным. Об этом он еще в 1915 году писал Инессе Арманд в связи с ее намерением подготовить брошюру о семье. Владимир Ильич подчеркивал,
Дыбенко настоятельно рекомендовал Коллонтай прекратить литературную деятельность.
Коллонтай перестала заниматься беллетристикой.
Павел Ефимович все чаще задумывался о семье, которая так и не сложилась. Чувствовала это и Коллонтай. «Много их связывало, но многое и разъединяло, — вспоминает ветеран партии А. М. Иткина, работавшая с Александрой Михайловной, близко знавшая ее. — На многое они смотрели разными глазами. Трудно складывалась совместная жизнь, она видела и чувствовала, что ему с ней совсем не просто. Она не может следовать за ним в его постоянных переездах, быть всегда около него, не может принести в жертву своему чувству самое главное в ее жизни — работу».
…В солнечный день конца «бабьего лета» Дыбенко не спеша шел в «Националь», чтобы сообщить Коллонтай, что он дал согласие Михаилу Николаевичу Тухачевскому командовать 5-м стрелковым корпусом, расквартированным в Бобруйске, питал слабую надежду уговорить Шуру ехать с ним.
Александра Михайловна, казалось, ждала мужа, встретила приветливо и как-то сразу, без предисловий, объявила, что она уезжает в Христианию [19] на дипломатическую работу. На недоуменный вопрос Дыбенко, надолго ли, ответила — навсегда. Передала письмо, просила, чтобы прочитал дома.
19
Так называлась с 1624 по 1925 год столица Норвегии город Осло.
— А сейчас попрощаемся.
Дыбенко ушел. Всю дорогу тревожила мысль: что произошло? Заперся в своей комнате, углубился в письмо; прочитал раз, другой. Коллонтай писала: «…Ведь я же вижу, знаю, что не умею, не могу дать тебе полного счастья… Я не та жена, какая тебе нужна…» Прервал чтение, почувствовал, что руки задрожали. «…Я все-таки больше человек, чем женщина. Этим все сказано…» Какая-то нелепость, бред. «Ты заброшен, у тебя нет „дома“, нет „хозяйки“, нет и просто близкого человека, который всегда был бы при тебе. Я на это не гожусь, как сам понимаешь. Но зачем же обрекать себя на такую трудную жизнь?»
— Чертовщина! — воскликнул он.
Сунув письмо в карман, поспешил в «Националь», чтобы объясниться. Коллонтай в номере не оказалось. Ходил еще и еще. Бесполезно. Она уехала.
…Дыбенко все время среди бойцов. Командиров не хватало, нередко комкор сам проводил занятия в подразделениях. В армию приходили в основном малограмотная, а то и вовсе неграмотная молодежь — ее учили не только владеть боевым оружием, но читать и писать. Своим энтузиазмом комкор увлекал весь личный состав. Красноармейцы и командиры трудились не за страх, а за совесть…
В январе 1923 года Дыбенко получил
В саквояже лежала еще пахнувшая типографской краской книга «Мятежники». На обороте титульного листа крупным курсивом набрано: «Посвящаются эти воспоминания другу и соратнику на революционном поприще А. М. Коллонтай. Автор».
Когда приближался к дому, где жила Коллонтай, сердце учащенно забилось.
Александра Михайловна обрадовалась. Поблагодарила за книгу, за дарственную надпись…
Ходили по городу. Съездили в Христианзанд, куда в 1913 году заходила бригада линейных кораблей во время заграничного плавания эскадры Балтийского флота. Дыбенко признался, что ему тогда понравился город и об этом он написал в своей первой книге «В недрах царского флота».
— С тех пор в Христианзанде ничего не изменилось. — И, показав рукой на проходивший маленький пароходик, сказал: — На том месте стоял наш «Император Павел I». Вот к этому причалу подходил баркас, и мы сходили на норвежскую землю… Тот же темнеющий вдали лес; рассыпанные кругом дома, похожие один на другой, будто близнецы-братья. Одним словом, все как было.
Коллонтай согласилась: действительно, за минувшие годы в Христианзанде, да и во всей Норвегии мало что изменилось. «Страна интересная, я обожаю ее трудовых, гостеприимных людей…»
Несколько дней быстро пролетели. Пора возвращаться домой… Коллонтай не передумала, осталась верна своему решению, повторяла все, что тогда написала в письме.
Закрывая дверцу машины, Коллонтай помахала рукой.
Они расстались друзьями — навсегда до конца жизни… [20]
20
Из Норвегии Коллонтай уедет в Мексику. Вернется в Христианию. Станет полномочным представителем Советского Союза в Швеции, а затем, в 1946 году, советником Министерства иностранных дел СССР. Александра Михайловна Коллонтай умерла 9 марта 1952 года (родилась в 1872 году).
Он вернулся в Бобруйск, в корпус, к любимому делу — обучению и воспитанию воинов; радовался каждому успеху, огорчался неудачам.
«За несколько месяцев работы Дыбенко зарекомендовал себя отличным командиром: требовательным и справедливым, — писал в аттестации Тухачевский. — Хороший хозяин. Много занимается военно-научной работой. С оперативной стороны показал себя способным, твердым начальником. Чрезвычайно вынослив. В общем, выдающийся комкор, достоин выдвижения…»
3 мая 1924 года он становится командиром и комиссаром 10-го стрелкового корпуса, переведенного с Дальнего Востока в Московский военный округ.
В Курск, где находился штаб, Дыбенко приехал рано утром. Первым встретил его постовой милиционер, уже немолодой, с короткими рыжими усиками. Блюститель порядка радостно заулыбался:
— Ждем вас, товарищ комкор. Особенно я. Как узнал, что именно вас назначили, обрадовался. Не удивляйтесь, я ведь служил в 37-й дивизии в кавалерийской бригаде Курышко. Вы-то меня забыли. Лёшин моя фамилия. Помните, как мы врезали генералу Топоркову?
Дыбенко смотрел на бывшего конармейца и мысленно извинялся: «Запамятовал я, братишка, ты уж прости, в кавбригаде вас было много, в дивизии и того больше, всех не запомнишь. А вот как „врезали“ Топоркову, помню. Разве такое забудется!»