Командарм Лукин
Шрифт:
А с тридцать седьмого года Надежда стала страдать бессонницей — прибавились тревоги и… страхи. Ежедневно, уходя на службу, он видел в ее глазах тревожный вопрос: «Вернешься?» Эти страхи не покидали ее уже никогда. Как она испугалась, когда в конце мая встречала мужа на Казанском вокзале…
Вызванный в Генштаб из Забайкальского военного округа, Лукин вез с собой боевое расписание войск 16-й армии, которой он командовал. Его сопровождала вооруженная охрана. Лукин знал, что сразу с вокзала домой не попадет, потому и не дал телеграмму. Но кто-то из его помощников — Шалин или Лобачев —
Поезд из Читы прибывал рано утром. Лукин вышел из вагона, держа в руке портфель с документами. Тотчас охранники стали по обе стороны от него. Сопровождаемый ими, он пошел к машине. Надежда Мефодиевна, увидев мужа в таком окружении, обмерла. Но он успокоил ее, крикнув, что все в порядке, чтобы вечером ждала дома.
И вот снова разлука. Как бы Надежда ни крепилась, ни скрывала, он-то хорошо видел в ее больших серых глазах тревогу.
Нежданная встреча
Поезд на всех парах катил на юго-запад. Мелькали мосты, высокие деревянные платформы пригородных станций. Чем дальше от Москвы, тем реже станции и просторнее земля. Месяц июнь — зачин лета. За окном зелень разных оттенков, цветастое разнотравье. Лишь изредка голубой извилистой лентой промелькнет речка. Иногда она течет параллельно железнодорожному полотну и тогда долго сопровождает поезд, то отступая, то приближаясь, да так близко, что видно, как четко отражаются в воде прибрежные ивы. То голубая лента вынырнет вдруг из леса или из-за косогора прямо под насыпь. И в вагон тут же врывается отчаянный грохот колес по железному мосту.
Стало прохладно. Лукин поднял вагонное стекло и вошел в купе. Второе место пустовало. Но было видно, что попутчик уже обжился. На деревянных плечиках висел коверкотовый плащ стального цвета, на крючке — фуражка с низкой тульей и широким козырьком из того же коверкота. На полке сверкал никелированными замками пухлый чемодан из желтой кожи. Сосед куда-то вышел. Это вполне устраивало Лукина. Можно спокойно, никому не мешая, переодеться. Да, пожалуй, и прилечь не худо.
Лукин выложил на столик портсигар, спички, переоделся в пижаму, аккуратно повесил китель, брюки и принялся стелить постель. Будучи по натуре человеком общительным, он сейчас не хотел ни с кем разговаривать. Вся последняя неделя, проведенная в Москве, была такой насыщенной, такой напряженной, что теперь хотелось просто выспаться под стук колес.
Не тут-то было. Дверь купе шумно откатилась. Официант в белоснежной тужурке выставил на столик дюжину бутылок пива и вышел. «Послал бог любителя пива», — с досадой подумал Лукин и повернулся на бок лицом к перегородке, надеясь притвориться спящим. Но снова громыхнула дверь, вошел сосед. Откупорив бутылку, шумно вздохнул и причмокнул губами.
— Ах, чудо! «Мартовское»!
Лукин не реагировал, надеясь, что сосед утихомирится. Но того явно не устраивало одиночество.
— Наконец-то вырвались из объятий столицы. Как изматывает Москва!
Лукин понял, что притворяться бессмысленно. Он сел на полке и потянулся к портсигару.
— Михаил
Лукин, увидев протянутую руку, немного помедлил, доставая папиросу.
— Да вы меня вроде не узнаете?
— Почему же? Роман Яковлевич Терехин, — Лукин нехотя протянул руку.
— Искренне рад видеть вас живым и здоровым. Вижу и портсигар знакомый: рисунок на крышке — ямщик на тройке, в метели пляшущие бесы, как же, помню. Во, — глянул он на тыльную сторону крышки, — и надпись помню: «Честному воину Рабоче-Крестьянской Красной Армии от ВУЦИКа». Я слышал, что вы в Забайкалье армией командуете, не так ли? Какими судьбами на Украину?
Лукин неопределенно пожал плечами.
— Понимаю, понимаю. Сколько же времени мы с вами не виделись? Лет пять-шесть?
— Да, около этого. А вы где сейчас? — Лукин с усилием заставил себя поддержать разговор.
— Я сейчас в Киеве, работаю в промышленности. Вот вызывали в наркомат. Да… Какую индустриальную базу создали, а! Шутка сказать, за три года пятилетки ежегодный прирост продукции составил в среднем более десяти процентов! Цифра. А что за этой цифрой? А в оборонной промышленности…
Лукин слушал Терехина, машинально постукивая портсигаром о столик, поворачивая его к себе то одной, то другой стороной. Голос Терехина доносился как будто издалека. Лукин старался успокоить себя, не давать волю чувствам. Глядя на портсигар, он твердил про себя в такт стуку колес: «Мчатся тучи, вьются тучи, невидимкою луна освещает снег летучий…» Размеренный ритм стиха, мысленно многократно повторенный, каким-то образом вернул Лукину душевное равновесие и самообладание, нарушенное неожиданной и такой неприятной встречей.
Как вести себя с Терехиным? Жизненный опыт подсказывал Лукину воздержаться от открытого проявления презрения к нему, и он заставил себя прислушаться к голосу Романа Яковлевича.
— У нас с Германией заключен мирный договор, — переменил тему разговора Терехин. — Договор о ненападении. Гитлер понимает, что Советский Союз — это не Франция и не Бельгия. Нет, Гитлеру сейчас не до нас, ему еще с Англией разделаться надо. А к тому времени мы станем мощным бастионом. — Передохнув, Терехин уже спокойнее продолжал: — И все же, Михаил Федорович, скажу вам откровенно, на душе как-то… Вдруг чего… Ну, мало ли… Скажите, генерал, мы готовы?
— Я готов, — ответил Лукин, намереваясь выйти в коридор. Ему было тягостно вести разговор с этим человеком. Но Терехин положил пухлую ладошку на руку Лукина.
— Ладно, оставим эту тему. Чего это мы, в самом деле, о политике? Расскажите-ка лучше, как семья, как Надежда Федотовна?
— Мефодиевна, — сухо поправил Лукин.
— Да, Мефодиевна, простите. И дочка у вас была, Юля, кажется.
— Все живы-здоровы.
— Если вас в Киев переводят, то это даже очень хорошо, — Терехин говорил все тише и медленнее, очевидно, сон одолевал его. — Опять в одном городе будем, как в Харькове. Помните Харьков, ХТЗ, дебаты на бюро обкома, котлованы, лопаты, грабарки? Грабарки… много грабарок… — Терехин зевнул, его глаза слипались. Еще борясь со сном, он пытался что-то сказать.