Командир легендарного крейсера
Шрифт:
Однажды гурьба босоногих ребятишек увидела тарантас, в котором сидел какой-то человек с блестящими пуговицами на плаще. Лошадь свернула с главной улицы к усадьбе Рудневых.
Через несколько минут Рудневы с радостью ветре' чалм неразлучного школьного друга Всеволода Федоровича — контр-адмирала Абрамова.
— Вот приехал вас проведать без предупреждения,— весело говорил он.— а то когда пообещаешь, всегда явится какая-нибудь помеха.
Началась нескладная, торопливая беседа, как это всегда бывает после долгой разлуки. Абрамов спрашивал друга, кто из бывших товарищей ему пишет, кто навещает.
— Друзья?—горько
Гость переменил тему разговора. Он сообщил о столичных новостях, о переменах на флоте после революционных волнений, но как ни старался Руднев выяснить, каковы настроения матросов и той части офицеров, которая интересовалась политическими событиями, ничего узнать не удалось.
Несмотря на свои пятьдесят лет, Абрамов сохранил многие черты беззаботного, легкомысленного мичмана. К матросам он относился снисходительно, даже с известным уважением, что, собственно, и сближало с ним Руднева, но жизни матросов не знал, да и не интересовался ею, считая, что это — обязанность старшего офицера корабля.
Здесь, в деревне, Руднев не стеснялся друга и завязывал с ним длинные беседы. Он увлекался, начинал объяснять, как сам понимает происшедшие события, но Абрамов лишь недоуменно пожимал плечами.
Настал день отъезда. Тяжело было расставаться старым товарищам.
Раза два еще побывал Абрамов в Мышенках и каждый раз находил резкую перемену в здоровье друга.
Наступила весна 1913 года, первая весна, когда Руднев, несмотря на теплую погоду, не появился ни в саду, ни в поле. Выходя из рудневского дома, врач Шаровников все чаще хмурился, молча садился в пролетку и неопределенно махал рукой на вопрос провожавших: есть ли надежда на улучшение здоровья Руднева? Приезжали врачи из Тулы, из Москвы. Они кон-
статнропали сильнейшее нервное расстройство, на почве которого, по их мнению, развивалось белокровие.
В те времена никаких средств борьбы с этой болезнью не имелось. Дни жизни Руднева были сочтены и он сам сознавал это. Исподволь, стараясь не расстраивать близких, он начал отдавать последние распоряжения. Особенно волновала его судьба детей.
Не меньше людей, казалось, понимала положение Руднева любимая его собака Моряк. Как только хозяин слег в постель. Моряк устроился у его постели на коврике и не сводил умных глаз с каждого, кто подходил к больному, как бы взывая о помощи. Ночыо Моряка заставали стоящим на задних лапах и положившим голову на ноги хозяина.
У постели больного попеременно дежурили Мария Николаевна, сильно осунувшаяся и поседевшая за эту зиму, и старший сын.
Однажды вечером Рудневу стало легче, он оживленно заговорил с детьми. Послышался давно уже не раздававшийся смех. Все разошлись с надеждой на улучшение. У постели осталась жена, а Шаровников, на этот раз решивший тоже дежурить, ушел в соседнюю комнат}' на отдых.
На рассвете Руднев стал задыхаться. Вмешательство врача не помогло. Через несколько минут все было кончено.
7 июля 1913 года Всеволода Федоровича Руднева не стало...
3
Мария Николаевна, несмотря на обрушившееся на нее огромное горе, сохранила присутствие духа. Я по распоряжению матери
Зато самыми первыми явились полицейские во главе с уездным исправником и подозрительные личности, переодетые в штатское, остановившиеся у соседнего помещика.
В день похорон в Мышенки собралось множество крестьян из окрестных деревень. Все знали адмирала. Полицейские нервничали, косясь на люден, толпившихся у дома Рудневых.
Могила В. Ф. Руднева в с. Савине.
Абрамов, очевидно, был не первым, кого исправник попросил не произносить надгробной речи.
Казалось, что похоронной процессии не будет конца. Впереди ее гордо реял андреевский флаг, за ним школьники села Савина, так любившие своего попечителя, несли на подушках ордена покойного. Все расстояние до кладбиша гроб несли на руках.
За ним шли родственники, крестьяне, рабочие. специально приехавшие из Тулы и Серпухова. Пришли также и представители местной интеллигенции. Многие несли букеты из полевых цветов.
Некоторые пожилые крестьяне, служившие на военной службе, удивлялись: как это хоронят адмирала-героя без всяких воинских почестей? Они, конечно, не знали, что это объяснялось немилостью властей.
Царское правительство ничем не отметило место погребения Руднева в селе Савине. Только после Великой Октябрьской социалистической революции на могиле был установлен надгробный памятник, представляющий собой высокий гранитный постамент с бронзовой ллнтой, на которой начертано: «Здесь похоронен ле-
гендарный командир крейсера «Варяг» Всеволод Федорович Руднев. 1855—1913 гг.».
Могила обнесена оградой, поставлены скамейки, посажены молодые ели. При входе установлен большой якорь.
Газеты того времени напечатали лишь краткие сообщения о смерти Руднева, только наиболее близкий к морским кругам «Кронштадтский вестник» поместил более пространный некролог.
В доме горько переживали безвозвратную утрату самого дорогого члена семьи. Пес Моряк в день похорон ушел на кладбище и целые сутки оставался у могилыг пока его силой не вернули домой. Здесь он оставался дня два, не притрагиваясь к еде, а затем пропал бесследно...
В 1916 году вдова Руднева продала усадьбу и уехала с младшими детьми к родственникам в Тулу, где прожила несколько лет. Я остался в Алексинском уезде-и работал агрономом.
На этом закончились морские традиции рода Руд~ невых, вписавшего славные страницы в историю русского флота.
Большую часть вещей Руднева семья передала п военно-морские музеи Севастополя и Петербурга.
4
Своеобразно сложилась дальнейшая судьба самого «Варяга». Японцы, по-хозяйски утвердившись в Чемульпо, подняли корабль в 1910 году. Затрата на это-огромных финансовых и технических средств объяснялась желанием показать иностранцам техническую зрелость при выполнении столь сложной по тому времени операции.